– Но тогда я должна быть веселая, а ты печальная, почему же все получается наоборот?
Задремавшая было Жаккетта проснулась.
– А-а, это… Нет, все идет правильно. Вы графиня, у вас и запросы королевские, а я, как вы говорите, в коровнике росла. Вот и радуюсь всему, что радует. Мы с вами по-разному сравниваем.
– Но я не могу не быть собой, – возмутилась Жанна. – Я с рождения знаю, кто я. Как я могу поступиться своими правами?
– Кто же спорит… – осторожно зевнула Жаккетта.
– И Рыжий почему-то к тебе приставать стал! – совсем уж вредным, обиженным голосом сказала Жанна. – А мне вообще ничего…
– Так у вас на лице было написано: отстаньте от меня все, я на Кипр спешу! – хмыкнула Жаккетта.
– Ну, после Кипра мог… – жалобно протянула Жанна. – вы там лизались, а я одна, да одна…
– Вам он не компания! – решительно отрезала Жаккетта. – Он пират, а вы графиня, сами подумайте!
– Да-а-а, тебе можно, а мне нет! – заныла Жанна. – И виконт к тебе больше благоволит…
Жанне вдруг стало жалко-жалко себя. Жизнь, решила она, окончательно не удалась, надежды на что-то радостное впереди рухнули. Любви нет, а все мужчины негодяи.
– Госпожа Жанна, вы устали… – дипломатично заметила Жаккетта. – Вы думаете, было бы лучше, если бы дело обстояло наоборот? То прыщи на морде вызывали, то не благоволит. Давайте спать, кто знает, что там дальше будет?
Особой веры в завтрашний день у нее не было. Была в послезавтрашний.
– Дамы не говорят «морды», запомни, это неприлично! – нравоучительно сказала Жанна и заснула.
Долго поспать им не удалось, а пробуждение было куда более страшным, чем засыпание.
Проснулись Жанна и Жаккетта практически одновременно, сами не зная почему. Почему, выяснилось тут же: их жилище горело, подожженное снаружи.
«Дверь закрыта!» – промелькнуло в голове у Жаккетты, и она кинулась к выходу.
Ясновидцем, быть плохо. Дверь действительно не открывалась. Похоже, ее подперли снаружи, В оконца ничего не было видно, кроме наваленных до крыши и подожженных ветвей. В хижину валил удушающий дым.
Жаккетта отчаянно бросалась на дверь, пытаясь выбить ее, но понимала, что это бесполезно. Они были заперты в хижине, обложенной со всех сторон пылающим хворостом.
Когда Жанна поняла, что дверь им не открыть, она села у очага, закрыла глаза и заткнула уши.
Она, словно со стороны, видела, как занимаются пламенем бревна, пылает, трещит деревянный сруб, и потом только груда подернутых пеплом углей обозначит то место, где окончилась их жизнь. Жанна начала тихо молиться, посылая Пресвятой Деве просьбу послать быстрый и немучительный конец.