— Кажется, я начинаю понимать, как ты остался девственником, — сказала я, подбирая юбки, чтобы подняться на перелаз. — Но не могли же они все быть такими.
— Нет, — задумчиво произнес он, протягивая мне руку. — Нет, не все. Младшая сестра Молли, Табита, оказалась немного дружелюбнее. — И улыбнулся, вспоминая. — Тибби была первая девчонка, которую я поцеловал. Или правильнее сказать — первая девчонка, которая поцеловала меня. Я тащил за нее два полных ведра молока из коровника в маслодельню и всю дорогу придумывал, как заманю ее за дверь, откуда она не убежит, и там поцелую. Но у меня были заняты обе руки, так что она открыла мне дверь, и кончилось тем, что за дверью оказался я, а Тиб подошла ко мне, схватила меня за уши и поцеловала. И разлила молоко, — добавил он.
— Да уж… Незабываемый первый опыт, — расхохоталась я.
— Сомневаюсь, что я был первым у нее, — ухмыльнулся он. — Она знала обо всем этом куда больше, чем я. Но попрактиковаться нам толком не удалось — через пару дней ее мамаша застукала нас в кладовой. Она только кинула на меня сердитый взгляд и велела Тибби идти накрывать на стол, зато рассказала Дугалу.
Если Дугал Маккензи возмутился, узнав об оскорблении, нанесенном сестре, могу себе представить, что он сделал, защищая дочь.
— Я содрогаюсь, когда думаю об этом, — усмехнулась я.
— Я тоже, — и Джейми действительно содрогнулся. Потом бросил на меня застенчивый взгляд исподлобья.
— Ты ведь знаешь, что юноши иногда просыпаются по утрам с… ну, с… — он покраснел.
— Знаю, — ответила я. — И даже старики двадцати трех лет. Думаешь, я не замечаю? Ты достаточно часто привлекаешь к этому мое внимание.
— М-м-м-м. Ну, и утром после того, как мамаша Тиб нас застукала, я проснулся на рассвете. Мне снилась она — Тиб, конечно, а не мамаша — и я не удивился, когда почувствовал руку на своей штуке. Удивительно было то, что рука не моя.
— И уж конечно, не Тибби?
— Ну… нет. Ее папаши.
— Дугала? Какого…
— Ну, я открыл глаза, и он мне так мило улыбнулся. А потом сел на кровать, и мы славно побеседовали, дядя и племянник, названый отец и названый сын. Он сказал, как ему нравится то, что я у них живу, потому что у него нет сына и все такое. И как его семья меня любит. И как ему не понравится думать, что я могу воспользоваться такими чистыми, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, и как он, разумеется, рад, что может довериться мне, будто я его собственный сын.
И все то время, что он говорил, а я лежал, он одну руку держал на кинжале, а вторую — на моих прекрасных юных яйцах.