— У тебя беда, дитя? — спросил, глядя на нее, аббат.
— Да, mon Pere, — призналась Стелла.
Они сели рядом на обнажившуюся скалу, где они сидели в день их первой встречи, и Стелла выпалила всю историю, а затем старательно, слово в слово, повторила послание доктора. Аббат кивнул головой.
— Вы поедете, mon Pere? — спросила Стелла взволнованно.
— Разумеется, — сказал он коротко.
Послание было подобно призывному звуку трубы, но доктор недооценил его, он поехал бы и без этого. Сказку Стеллы о эльфах и глазных примочках он пропустил, как вздор. Но ее сон воспринял серьезно, так как помнил, что девочка всегда знала наперед все дурное, что случалось с Захарией. Он лучше доктора понимал силу и тайну того единства, которое иногда существует между мужчиной и женщиной, знал, потому что сам испытал это. Хотя никогда прежде, подумал аббат, улыбаясь, он бы не поверил, что это может происходить, когда женщина еще совсем ребенок.
Стелла заметила эту улыбку и положила руку аббату на колено.
— Все будет хорошо, mon Pere?
— Да, Стелла. Каким бы страшным не был шторм, в который попал Захария, даже если случилось кораблекрушение, он благополучно достигнет суши.
— Но он не попал в шторм, mon Pere.
— Природные бури это не единственный вид шторма, Стелла.
Он оглянулся на часовню, которая теперь уже была такой темной, что без фонаря они с трудом бы различили друг друга.
— Хотя, я думаю, очень скоро должна начаться и одна из естественных бурь. Тоже очень страшная.
Один из внезапных порывов ветра, возвещающих о буре, пронесся вокруг часовни, издавая звук, похожий на тот, что издавал «бычий рев», созывающий Их, и, не говоря друг другу ни слова, они преклонили колени и помолились за тех, кто в опасности. По крайней мере, аббат молился, а Стелла так испугалась, что ее холодная рука дрожала в руке аббата, ее пересохший рот глотал пыль, и она не могла вспомнить ни одного слова.
— Ты боишься, Стелла? — подшучивал аббат над девушкой, когда они поднимались на ноги. — А я-то думал, что ты никогда не боишься.
— Я боюсь крыс, грозы и Их, — призналась Стелла, и ее щеки покрылись стыдливым румянцем. — Я так испугалась, что не могла молиться о Захарии.
— Не показывай своего страха, вверь молитву о Захарии Богу, и этот ценный дар станет более приемлемой молитвой, чем любое повторение простых слов, — произнес аббат медленно.
Стелла взглянула на него, и ее глаза вдруг засияли радостью новой мысли. Теперь аббат очень часто дарил ей новые идеи — он всегда говорил медленно, как бы подчеркивая каждое слово, чтобы она складывала его идеи и бережно хранила для будущего. Осененная интуицией, Стелла знала, что эта мысль, если ее осуществить, коренным образом изменит всю ее жизнь.