– Клянусь Аллахом, малик, ты поможешь мне отпраздновать мое освобождение от безмозглого осла Байбарса, дьявол его побери вместе со всей его грязью! Эй, парень, неси кумыс! Мы с господином Кагалом собираемся устроить такую пьянку, какой кабаки Дамиетты не видели последние сто лет!
– Но мой господин уже опустошил целый кувшин вина и совсем пьян! – воскликнул неопределенного вида слуга, которого Кагал нашел себе на одном из причалов. Он вовсе не так уж заботился о своем господине, а просто по восточной привычке вмешивался во все со своими суждениями.
– Что я сказал? – зарычал Гарун, хватая кувшин вина. – Не смей перечить! Вот смотри, я сейчас выпью залпом этот кувшин! – Большими глотками он осушил кувшин и с грохотом поставил его на стол.
Наконец принесли кумыс – перебродившее кобылье молоко в перевязанных и запечатанных кожаных мехах, – запрещенный напиток, привезенный с караванами из турецких земель для соблазна пресыщенной знати и удовлетворения жажды кочевников и багайризов.
Кубок за кубком Кагал вместе с Гаруном поглощал беловатый острый напиток. Никогда еще у изгнанного ирландского короля не было такого собутыльника, как этот бродяга. От громового смеха Гаруна вздрагивали даже видавшие виды сплавщики леса, что сидели сейчас в таверне. Он во весь голос рассказывал забавные истории, пел арабские любовные песни, в которых и слова и мелодии дышали шорохом пальмовых листьев и шелестом шелковых вуалей, диким голосом ревел лихие песни наездников на никому не ведомом языке, и в этих мотивах слышались раскатистые звуки монгольских барабанов и звон мечей.
Луна зашла; Дамиетта погрузилась в предрассветную тишину. Гарун, пошатываясь, поднялся со скамьи и ухватился за край стола. Возле него стоял единственный прислужник, наливавший вино в кубки. Остальные слуги и гости похрапывали на полу, многие посетители уже давно разошлись. Гарун, мутным взором оглядев спящих, поднял голову и издал громкий воинственный крик.
– Если бы ты не был королем, малик, – прорычал Гарун, – я показал бы тебе борьбу на дубинках. Моя кровь разгорячилась, как кровь турецкого жеребца, и, клянусь Аллахом, я пробил бы чью-нибудь башку в честном бою!
– Тогда бери свой посох, – отозвался, поднимаясь, Кагал. – Меня считают дураком, но никто никогда не посмеет сказать, что я отступаю в драке.
Опрокинув стол, он схватился за одну из его ножек. Раздался треск дерева, и круглая ножка стола оказалась в железной руке кельта.
– Вот моя дубинка, странник! – взревел он. – Давай начнем честный поединок, и если удача захочет тебе улыбнуться, то пусть она прикроет твою голову своими крыльями!