Я направила на него дуло.
– Только пошевелись, Лео, – продырявлю к чертовой матери. Я в этом здорово насобачилась, так что всажу пулю точно промеж глаз.
Марта заплакала. Странный такой звук, словно плакал ребенок, страдающий желудочными коликами. Леонард подвинулся к ней и обнял ее за плечи.
Мне стало тоскливо – захотелось вдруг, чтобы меня тоже кто-то утешил. Левая рука безжизненно повисла, точно и не рука, а деревянная культя на шарнире. На рукаве была дырочка размером с горошину, от которой растекалось кровавое пятно. "Да он меня ранил, вот гад!" – удивилась я, крепче сжала пистолет и принялась звать на помощь. Интересно, что первой мои крики услышала Мэй Снайдер. Она-то и позвонила в полицию.
Уже два дня, как я в больнице. Левая рука в гипсе. Сегодня придет ортопед – посмотрит снимки и назначит курс реабилитации. Но это уже после того, как меня отсюда выпишут. Я говорила по телефону с Джулией Окснер. Она приглашает меня к себе во Флориду – поправить здоровье. Обещает солнце и чудный отдых, но, я подозреваю, рассчитывает к тому же поиметь в моем лице недостающего партнера по бриджу. Мои расходы составили тысячу девятьсот восемьдесят семь долларов и тридцать пять центов, но она говорит, что не заплатит ни цента, пока я не приеду к ней. Эти старушонки – крепкие ребята, чего не скажешь обо мне. У меня нет ни одного живого места. Я смотрю в зеркало и вижу чужое лицо: разбитые губы, синяки под глазами и какой-то плоский нос. И еще чувствую странную боль и никак не могу определить, из чего она состоит. Я закрываю дело, но история эта еще не окончена. Подождем до суда. Там видно будет. Я знаю, с судейскими надо держать ухо востро. Пока же смотрю в окно на пальмы и думаю, сколько раз мне еще придется отплясывать со смертью, прежде чем оркестранты разбредутся по домам.
С уважением,
Кинси Милхоун