Я поставила машину за зданием лечебницы и прошла внутрь через заднюю дверь. Где-то в глубине хрипло лаяли собаки, взывая о милосердии. В приемном отделении было только два пациента – скучающего вида кошки, похожие на диванные валики. Хозяева обращались к ним на каком-то чудном диалекте (видимо, это был кошачий английский), произнося слова нарочито пронзительными голосами, от которых хотелось заткнуть уши. Мне показалось, что время от времени, когда лечебница в очередной раз оглашалась собачьими воплями, по морде то одной, то другой кошки пробегала ухмылка.
Видимо, прием вели два врача, потому что обеих кошек пригласили одновременно, и я осталась одна, если не считать сестры за стойкой регистратуры. Я решила, что ей около тридцати; бледная блондиночка с голубыми глазами и синим – как у Алисы в Стране чудес – бантом в волосах. На нагрудной бирке было написано "Эмили".
– Могу я вам чем-то помочь?
У нее был такой голосок, словно, достигнув шестилетнего возраста, она остановилась в своем развитии: тоненький, дрожащий, с легким придыханием – может, выработанный специально, чтобы успокаивать несчастных страждущих тварей. Мне доводилось встречаться с такими женщинами, которые застряли в детстве; в мире, где все мы стремимся поскорее встать на ноги, они неизменно вызывают удивление.
Я почувствовала себя верзилой-полузащитником.
– Хочу узнать, не могли бы вы предоставить мне кое-какую информацию?
– Попробую, – прошептала она одними губами. Это была сама кротость.
Я хотела показать копию моей лицензии частного детектива, но испугалась, как бы не причинить ей боль. Решила приберечь этот козырь на тот случай, если меня вынудят потуже затянуть гайки.
– В январе этого года одна женщина приносила сюда своего кота, которому требовалась неотложная помощь. Я хотела бы узнать, забрала ли она его?
– Я могу проверить по нашим записям. Будьте добры, назовите ее имя.
– Имя той женщины Элейн Болдт. Кота звали Мингус. Это было вечером девятого января.
На щеках ее проступил румянец; она облизнула губы и испуганно уставилась на меня. Я подумала, уж не продала ли сестра кота для опытов.
– В чем дело? – спросила я. – Вы знаете этого кота?
– Да, я его помню... он пробыл здесь несколько недель. – Она вдруг заговорила как-то гнусаво, несколько в нос, словно чревовещатель. Не то чтобы она готова была расплакаться, но у нее был такой тон, как у ребенка в супермаркете, которому мамаша, отчитывая его за плохое поведение, грозит оборвать руки.
Я видела – ее что-то насторожило, но не знала, что именно. Она взяла небольшой жестяной ящик и принялась перебирать лежавшие там карточки. Наконец достала одну из них и с вызовом бросила на стойку.