– Мне не надо было... Не надо было приезжать. Наверное, волнение. Ничего бы не было...
– Вы напрасно вините себя, миледи. У милорда уже случались головные боли и немели пальцы на руках. Это быстро проходило, а потом опять возвращалось. Он считал, что виноваты годы. Вспомните, леди Джоанна, он ведь уже старик.
Среди ужинавших за большим столом в зале был священник, который теперь вошел в комнату, чтобы причастить барона. Он помазал ему лоб и перекрестил его, повторяя шепотом слова молитвы. Джоанна опустилась на колени, но не могла вспомнить ни слова.
Когда священник наконец ушел, она повернулась к Алану.
– Его нельзя оставлять одного. Я побуду тут ночью.
– Нет, миледи, вы слишком измучены, сказал управляющий. – Я найду какую-нибудь женщину, а потом вы пойдете отдыхать. Завтра вам потребуется много сил... Вы ведь единственная родственница барона и, значит, хозяйка Уиллоуби.
Джоанна удивилась.
– Но вы... вы ведь управляющий. – «Боже, как она устала. Даже сказать ничего не в силах».
– Миледи, я был хорошим слугой моему господину, но я простой человек... В доме нет хозяйки после смерти госпожи Алисии. Ближе вас у него нет родственников.
– Наверно, нам нужно поставить в известность короля... У барона нет наследника, значит, его владения отходят к короне. Правильно?
Алан был терпелив.
– Мадемуазель, сэр Роджер жив... пока. На все воля Божья, но кто-то ведь должен распоряжаться и приказывать. Обещаю, что помогу вам, чем смогу. Но все равно вы должны выспаться. Завтра тяжелый день, – повторил они ушел искать няньку барону.
Вопреки своим ожиданиям Джоанна заснула, правда, только благодаря поссету, поданному ей самой старой служанкой в замке Годой.
Утром она проснулась и поняла, что все, случившееся вчера, не дурной сон.
Прослушав службу, Джоанна откусила кусочек хлеба, выпила разбавленного вина и отправилась в комнату барона. По дороге она встретила Году с грязными простынями. Сэр Роджер не спал.
Рот у него все еще был перекошен, но в глазах кипела жизнь.
Джоанна села в кресло, стоявшее возле кровати.
– Милорд, да вам уже лучше! Боже, как я рада! Простите меня! – радостно бормотала она, схватив его за руку.
Рука была безжизненной и холодной, и барон смотрел на нее, словно удивляясь, зачем она вообще ему нужна. Потом он поднял глаза и попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось.
– Миледи, он не может говорить, – укоризненно глядя на Джоанну, сказала Года. – Одна половина у него неподвижна. Попробовала я дать ему кашку, так он сколько проглотил, столько и выплюнул, бедняжка.