Синара, откинувшись на спину, отчаянно вцепилась в матрац, пока муж неустанно ласкал шелковистую плоть, сосредоточие ее женственности. Наслаждение, такое жгучее, что Мерлин едва не застонал вслух, захватило его, и лишь боязнь, что он не сможет подарить ей блаженство, омрачала восхищение. Будь проклято ее сопротивление… и все же… все же… кажется, она всхлипывает ВСХЛИПЫВАЕТ! Мерлин замер и всмотрелся в любимое лицо. Волосы — восхитительная путаница белокурых локонов, щеки едва заметно порозовели, но глаза… эти потемневшие глаза обвиняли. Может, ей больно? На кончике ресницы повисла слеза, и Мерлин не сумел удержаться от искушения наклониться и слизнуть ее.
— Что случилось? — спросил он.
Но Синара молча покачала головой. Она не могла признаться, какой ужас сотворил он в ее мыслях и чувствах, не могла найти в себе силы увидеть торжествующую улыбку на его лице, если с ее губ сорвется стон экстаза. Закрыв глаза, она отвернулась от мужа, не желая больше никогда видеть его.
— Ты используешь меня, — бросила она.
Нежность и мягкость Мерлина, казалось, мгновенно испарились, а их место заняла стальная решимость. Не отвечая, он притянул ее к себе:
— Но тебе ведь нравится то, что делаю я, — выдохнул он наконец, снимая с нее обвившуюся вокруг ног сорочку и швыряя ее на пол. — И мне показалось, что ты наслаждаешься каждой минутой.
Рука снова жала заветное местечко между ее бедер, и Синара безуспешно пыталась бороться с обуревавшим ее непонятным чувственным безумием, заставшим ее врасплох.
— Нет, вовсе нет, — жалко шепнула она, вынуждая себя думать о скучных обыденных вещах, пока его волшебные пальцы дарили сладостные муки, терзая каждый дюйм воспаленной кожи. Он сжимал ее грудь, пока нежные холмики не набухли от невыносимого томления, и Синаре хотелось лишь одного — обрести освобождение, избавиться от сладостной пытки. Она кусала губы, пока не ощутила вкус крови во рту, и мгновенно почувствовала жалость к себе. Девушка старалась отдалиться от него, выбросить из головы, но ничего не выходило. Когда же он понял, что она не собирается обернуться, то раздвинул ее ноги, и могучий отросток прижался к ее спине, словно ища входа в потаенные глубины. Она против воли начала извиваться в экстазе. Спиной, прижатой к его чреслам, она ощущала жаркое биение крови в этом кусочке плоти, который так стремился соединиться с ней.
Стиснув ее грудь, Мерлин, казалось без усилий, скользнул во влажную расщелину. Мгновенная боль пронзила Синару, боль, сразу же затерявшаяся в нарастающем, набегавшем волнами возбуждении, когда Мерлин заполнил ее изнутри, отстранился и заполнил снова. Этот странный ритм доводил ее до безумия, каждый толчок приносил безумное блаженство, тело пульсировало от желания. Ощущение слияния с этим человеком было таким полным, что Синара поняла — сколько бы раз она ни мылась, желая стереть все следы прикосновения этого человека, он по-прежнему будет с ней, в самой ее сущности. Отныне и навеки. В какую-то минуту она сосредоточилась только на становившемся все острее наслаждении, но как раз тогда, когда она уже, казалось, была на грани чего-то великолепного, чудесного, никогда не испытанного, Мерлин резко вздрогнул раз, другой, с силой врезался в нее и застонал, охваченный конвульсиями чувственного наслаждения, но тут же обмяк и замер. Тишину нарушало лишь громкое прерывистое дыхание.