— Даю пенни за то, чтобы узнать твои мысли, — сказал он.
Мэгги улыбнулась и протянула к нему раскрытую ладонь.
Коннор на секунду уставился на нее. Потом до него дошло, чего она хочет, и он полез в карман, нашел пенни и бросил ей в руку. Пальцы ее сжались в кулак, и она убрала его.
— Наверное, ты усвоила в своей семье, как выгодно быть молчаливой.
— Правильно, — невозмутимо ответила она. — Джей Мак говорит, что унаследованная от него деловая хватка у меня проявляется только в виде сбора пенни за мои мысли. — Мэгги поднесла монетку поближе к огню, чтобы лучше ее разглядеть. — Теперь у меня восемь долларов и двадцать семь пенсов. Коннор тихо присвистнул:
— Как много у тебя мыслей. Она кивнула.
— А это пенни — особенное, — сказала она, — потому что ты первый посторонний, который решил, что мои мысли могут чего-то стоить.
— Я еще ничего не слышал, — напомнил он. — Начинаю думать, что меня ограбили. Ведь ты, конечно, не возместишь мне убытки.
Мэгги спрятала пенни в карман юбки.
— Никакого возмещения убытков, ни за что.
Ему не надо было видеть, чтобы догадаться о лукавой улыбке на ее лице.
— Я все еще жду, — сказал он.
Она несколько мгновений молчала, потом тихо произнесла:
— Ладно. Я думала о том, как, должно быть, тяжело было тебе покинуть эти места, даже для того, чтобы их сохранить.
— Почему ты так говоришь?
— Мне кажется, что здесь твое место, и тебя не следует заставлять жить в другом месте. Это было бы слишком жестоко.
— Довольно странная и романтичная мысль, ты не находишь?
— Возможно, — согласилась она. — Но она не одна, я думаю. Ты ведь думал про меня то же самое, правда?
Коннора снова поразили ее проницательность и понимание того, что его мысли не всегда так уж для нее недоступны.
— Полагаю, это могло прийти мне в голову, — уклончиво ответил он. Большего он не готов был признать. — Мы с тобой не в одинаковом положении. Я бывал на востоке много раз, иногда жил по нескольку лет и ухитрился выжить. А ты не можешь сказать о себе того же. Ты мне как-то говорила, что никогда не бывала западнее Питсбурга.
Мэгги заинтриговали неизвестные ей подробности.
— По нескольку лет? — спросила она. — Я считала, что ты всегда жил только на ранчо «Дабл Эйч».
— Когда мне было четырнадцать лет, мать послала меня пожить у отца, — ответил Коннор, не слыша легкой горечи в собственном голосе. — Война закончилась, и переезды снова стали безопасными. Эди вбила себе в голову, что мне необходимо получше узнать отца. Предполагалось, что я пробуду год, но через три месяца меня приняли в частную школу. Там я доучился этот год, а потом вернулся на ранчо.