Он вышел и закрыл дверь. Китти стояла, охваченная яростью. Натан не побоится выполнить то, что обещал. Она в этом не сомневалась. Он прикажет своим солдатам связать ее и притащить на вокзал. Он заявится в госпиталь и сделает все, чтобы ее больше не пустили туда работать. Ведь ему все поверят! А почему бы и нет? В конце концов, именно он – боевой офицер, майор. И кто по сравнению с ним Китти – несчастная беженка, случайно попавшая в этот город вместе с обозом, побывавшая в плену у янки, доведших ее до умопомрачения?!
Естественно, если явится Натан и начнет излагать хорошо продуманную ложь, все поверят ему, а не ей.
Итак, ничего не оставалось как готовиться к отъезду.
С какой-то отчаянной беспечностью Китти даже подумала, что не стоит особо убиваться. Ради чего цепляться за Ричмонд? Натан стал чужим. Вряд ли она простит ему события прошлой ночи – не говоря уже о том, как Коллинз обошелся с ней сегодня. Ее отец скорее всего давно уже мертв. Тревис Колтрейн, если даже и выжил, ненавидит ее всей душой. Так что Китти ничего не остается как и впрямь вернуться домой. Если сплетни про мать верны и Лина спилась, она могла бы ей помочь. Да к тому же в Голдсборо наверняка работает госпиталь, начало которому положил еще док Масгрейв, – Третий полевой госпиталь. Натан рано или поздно вернется в Ричмонд, и она сможет работать.
А здесь ее ничто не держит. Прошлое умерло, и остается надежда лишь на будущее – настоящее благодаря Натану превратилось в пытку для обоих.
Поезд двигался с убийственной медлительностью, преодолевая от силы миль десять за час. За все время пути Китти ни словом не обмолвилась с Натаном, который сидел рядом и не спускал с нее преувеличенно тревожного взгляда, словно она в любой момент могла взять да выскочить из окна вагона.
В салоне было нечем дышать, а в открытые окна вместо свежего воздуха врывались сажа и дым от тянувшего состав паровоза. На одной из остановок Натан громко обратился к соседям по вагону с просьбой принести им чего-нибудь попить – как бы подчеркивая то, что ни на минуту не смеет оставить свою подопечную. Просьбу выполнили, и Китти молча напилась, но отказалась от еды. А когда Натан пристал с уговорами, выпалила:
– Оставь меня наконец в покое! Что ты со мной носишься, как с больным ребенком! Я устала от твоей опеки! Если ты не прекратишь, я закричу во все горло, пусть все считают меня сумасшедшей!
Он тут же отодвинулся с обиженным видом, опершись подбородком на кулак и уставившись вдаль задумчивым взором. Китти с трудом подавила детское желание высунуть язык. Как ее бесило это чванство, это тупое самолюбование! В такие моменты ей с трудом верилось в то, что некогда они были влюблены друг в друга.