Она рассказала Транду, о чем беседует с Олавом. Не эти ли беседы порождают ее беспокойство? Хотя, казалось бы, самое сокровенное и не поддающееся словам она уже рассказала.
— Насколько я понял, ты и не можешь сейчас прервать свой рассказ, — сказал Транд. — По-моему, тебе следует покориться течению, а там посмотришь, что тебя ждет у водопада.
В тот же день Олав снова пришел к Эллисив.
Не говоря ни слова, он наклонился к ней и на мгновение прижался щекой к ее щеке. А потом сел на свое обычное место.
И Эллисив продолжала свою повесть с того; на чем остановилась вчера.
Брат Эльфхайх внушил мне, что роптать бесполезно. Я должна смириться, научиться угадывать обращенный ко мне голос Господа в себе самой, и в голосах моих ближних.
И я ступила на путь, который увел меня от вражды к миру.
Многие поддержали меня на этом пути: брат Эльфхайх со своими молитвами, брат Августин со своей ученостью, Предслава, Боргхильд и Ингибьёрг, Тор и Бьёрн, брат Пласид со своими непредсказуемыми вспышками гнева и раскаяния, Гицур и его воины — каждый помог мне на свой лад.
Но больше других мне помог брат Бэда.
Это он научил меня любить море. Он приучил мой слух различать тихий, светлый плеск волн в погожие дни, слышать, как море слагает песнь за песнью, неустанно славя Господа. Я вдруг увидала, как переливаются краски, как лучи солнца озаряют морское дно у самого берега, мне открылась многообразная жизнь, кипящая в зарослях морской травы, а белые гребни волн представились конниками, устремляющимися на скалы.
Он поведал мне ирландские сказания о подводном царстве, населенном диковинными существами, о морских путешествиях монахов в неведомые страны: в одних — земля изрыгала огонь, в других — она была скована сверкающим льдом.
Он обратил мое внимание на то, что камни вовсе не серые — они меняют цвет в зависимости от освещения, точно так же, как море.
Летом брат Бэда бродил со мной по острову и рассказывал о каждом растении. Иные из них он показывал с трепетом, словно драгоценные камни. Он рассказал мне и о целебных травах, которые выращивал на своем крохотном огороде.
Но один из тех, кто также помог мне, жил не на Сэле, а в далеком Киеве.
Его звали Феодосий, он был монахом; когда я с ним познакомилась, он жил в пещере недалеко от города. Но он не всегда оставался в своей обители. Помощь людям он ставил выше, чем псалмы, молитвы и покаяние. Его нередко видели в городе, всегда в ветхой одежде. Люди, не знавшие Феодосия, принимали его за нищего. Даже к князю он являлся в лохмотьях.
Феодосий говорил то, что, по его словам, ему внушил Бог, и не заботился о том, кто перед ним, князь или раб. Однако более незлобивого человека я не знаю, он старался никого не обидеть. Никого не порицал, никого не задевал суровым словом.