— Моя мать считала ваш брак с Харальдом незаконным, — сказал Олав.
— Не знаю, кто ей это внушил, если Харальд, то он солгал.
Где, как не в церкви, построенной святым Владимиром, я, его внучка, могла надеяться, что моя молитва дойдет до Господа, — продолжала Эллисив. — Мне бы просить его благословить наш с Харальдом союз, а я молила о том, чтобы сбылось заветное желание Харальда — стать конунгом Норвегии.
После я узнала, что и он молился о том же…
Когда мы вернулись из церкви, произошло событие, которое я истолковала как дурной знак.
Владимир, мой старший брат, ходивший на греков, вернулся с худой вестью. Не достигнув Греческой земли, он со своим войском попал в жестокую бурю, корабли его были разбиты в щепки, многие люди погибли, и ему пришлось повернуть назад.
Такой гость не прибавил веселья свадебному пиру. Но наше с Харальдом счастье в тот день не могло омрачить ничто.
У Харальда на уме было одно — скорее остаться со мною наедине. Я разделяла это желание — его ласки разбудили страсть и во мне.
После первой брачной ночи я вознесла благодарность Творцу за то, что он создал мужчину и женщину именно такими, каковы они есть.
Не думай, Олав, твой отец не всегда был суров.
И не только тогда, но и много-много раз я благодарила Господа за любовь, данную им мужчине и женщине, за то, что он осенил брак тайной, сделал чудом. Даже в одиночестве на Сэле я благодарила Господа за те годы, что прожила с Харальдом.
— Ты так сильно любила его? — В голосе Олава звучало удивление.
— Да, так сильно.
— Но ведь ты, кажется, и ненавидела его тоже?
— И это правда. Но ненависть так никогда и не вытеснила во мне любовь.
— Мать рвала и метала, когда отец отослал ее прочь. После я ни разу не слышал, чтобы она говорила о нем без горечи и ненависти.
— Харальд виноват перед твоей матерью гораздо больше, чем думают. Не суди ее слишком строго.
— Что ты хочешь этим сказать?
Эллисив не ответила на его вопрос.
— Мы прожили в Киеве два года, — продолжала она. — Харальд дал слово прожить на Руси год, но к концу этого года я была беременна и не могла ехать с ним.
Харальд остался со мной. Он и слышать не хотел о том, чтобы отправиться в Норвегию без меня.
В начале осени родилась Мария; Харальд дал ей имя Божьей матери. Когда я оправилась, плыть в Норвегию было уже поздно — реки сковало льдом.
Эти два года в Киеве были счастливой порой.
Конечно, у нас случались размолвки. Очень скоро я поняла, что у Харальда упрямый и мстительный нрав, но упрямства и мне было не занимать. Нас тянуло друг к другу, даже если каждый из нас был зол, как купец, обведенный вокруг пальца. Нежность часто одерживала верх над упрямством; желание вспыхивало посреди перебранки, и она заканчивалась совсем не так, как мы ожидали; мы оба любили смеяться, и стоило рассмеяться, как мы забывали о чем шел спор.