Анна кивнула:
– Разумеется. Слишком поздно. Слишком поздно для всех.
– Кроме того, мадам, мне приказано попросить вас снять все ваши драгоценности и передать их кастеляну.
– Эти драгоценности – личный дар короля ее светлости, – резко ответила Мэри Уайат. – Это не собственность Короны.
– Тем не менее, мадам, – бесстрастно продолжал Кингстон, и Анна согласилась:
– Все правильно, Мэри. Этого и следовало ожидать. Теперь ведь я – осужденная преступница. Вот, мастер Кингстон, держите!
Нанетта подумала, что следовало отдать ему должное: он явно чувствовал себя неловко, когда королева расстегнула тройное жемчужное ожерелье и бросила в его ладони, за ним последовали ее кольца. Потом, поколебавшись, она положила руку на украшенный драгоценностями пояс и вопросительно подняла глаза на Кингстона. Он отрицательно покачал головой, покраснел и с поклоном удалился. Анна рассмеялась, видя его неловкость, – ее смеха он опасался больше всего.
Вечером он явился с вооруженным конвоем:
– Наденьте ваш плащ, мадам, – сказал он, – вас отвезут в Ламбет, для свидания с архиепископом Кентерберийским. Лодка ожидает вас.
– Зачем? – спросила Анна.
– Это приказ, подписанный секретарем короля. Мне не нужны другие объяснения, – холодно ответил Кингстон. – Ваши дамы могут сопровождать вас. Вы должны отправиться немедленно.
Анна пожала плечами, встала и через несколько минут все пятеро уже шли к Уотергейту – лондонцы называли его Вратами Предателей, так как именно по воде в Тауэр прибывали пленники, – чтобы сесть на ожидавшую их баржу.
– Никогда не думала, что мне придется покинуть Тауэр еще раз, – тихо проговорила Анна. – Так приятно вдохнуть свежий воздух за пределами этих стен.
– Что же нужно архиепископу? – спросила Нанетта.
– Не архиепископу, а королю, – ответила Мэри.
– Томас знает, что я невиновна, – сказала Анна, – он написал королю, когда меня арестовали, что он обо мне самого лучшего мнения, мне сообщила это миссис Казенс. Возможно... возможно, у него есть план, как помочь мне.
Нанетта и Мэри переглянулись – какая может быть надежда? В этой ситуации следовало хвататься за любую соломинку. Остаток пути до Ламбета они проплыли молча. Это был прекрасный вечер, теплый и свежий, солнце в золотых лучах садилось впереди них, так что фигура охранника на борту казалась вырезанной из черной бумаги на золотом фоне. Оба берега были покрыты цветами, и из зарослей тростника то и дело выплывали утки. Там, где солнце отражалось от воды, клубились облака пляшущей мошкары, и туда-сюда мелькали над водой ласточки, наполняя воздух своим писком, а чуть дальше слышалось вечернее карканье грачей, вьющих в вязах гнезда.