Мать оглянулась через плечо. К веревке, которую она держала в руке, была привязана очень толстая, очень медлительная и абсолютно равнодушная к происходящему овца.
– Узнаю эту овцу, – сказала Пруденс.
Похоже, овца поняла, что говорят о ней, потому что открыла рот, обнажив крупные желтые зубы, и издала громкое блеяние.
Пруденс покачала головой:
– Так это ты все время приводила овцу капитана в наш сад? Зачем ты это делала, мама?
Мать беспомощно развела руками.
– Понимаю, что это выглядит некрасиво, – сказала она, – но я... я никогда не думала... я ведь совсем не хотела...
Пруденс подняла руку.
– Давай войдем в дом, пока мы не замерзли до смерти. Может быть, там ты сможешь сказать что-нибудь более связное.
– Хорошо. Но сначала мне нужно покормить Гортензию.
Пруденс удивленно вскинула брови.
– Гортензию?
– Нашу овечку. То есть овечку герцога. – У матери хватило такта, чтобы признать, что она виновата. – Я всегда ее подкармливаю, когда она появляется. Только так я могу заставить ее следовать за мной. Обычно я только открываю калитку, и она входит. Но сегодня она почему-то упрямится. – Мать взглянула на овцу, которая стояла у калитки, ощипывая листочки с кустарника. – Думаю, она на меня обиделась. Я последнее время не приводила ее в гости, а она очень обидчивая.
– Нет у овец никаких чувств, – сказала Пруденс. – Объясни мне лучше, что все это значит. А я попрошу миссис Филдингс приготовить нам чаю. – С этими словами Пруденс вошла в дом. Экономка с мрачным видом стояла в прихожей.
– Я предупреждала хозяйку, что вес это плохо кончится.
– Вы знали, что мама приводит овцу к нам в сад?
– Я не сразу об этом узнала. Она все делала скрытно. Но когда я заметила, что ее плащ промок, я поняла, что она выходила из дома. – Миссис Филдингс улыбнулась, очень довольная своей догадливостью. – А потом уж мне нетрудно было догадаться, откуда ветер дует.
– Не приготовите ли чай, миссис Филдингс? Нам с мамой надо поговорить.
– Чай уже готов. Я догадалась, что вам захочется чаю, чтобы успокоить нервы. И камин в гостиной я разожгла. Можете поговорить там, но только никаких криков! Я подам чай и снова лягу в постель.
Сделав это предупреждение, миссис Филдингс удалилась на кухню, а Пруденс направилась в гостиную. Ее родная мать... Как она могла пойти на такое?
Пруденс припомнила все случаи, когда она, пылая гневом, являлась к капитану и отчитывала его за поведение овцы. Боже, что он, должно быть, думал о ней тогда! И что, должно быть, думает сейчас... Она закрыла глаза, чувствуя, что вот-вот расплачется.
Мать, снимая на ходу плащ, вошла в комнату. Подол ее платья промок, к рукаву пристали соломинки.