– Уверен, что вы абсолютно правы, – сказал он с легкой улыбкой. – Очень рад, что вы не заняты все время одной работой.
Судя по всему, он намекал на то, что видел меня накануне во время моей прогулки верхом, когда я должна была бы находиться в галерее и заниматься реставрацией, поэтому я ответила:
– Мой отец всегда говорил, что работать во второй половине дня не очень мудрое решение. Протрудившись целое утро, человек не может оставаться сосредоточенным и в рабочем состоянии.
– Но вчера, когда мы встретились, вы выглядели как нельзя более в таком состоянии.
– Состоянии? – глупо повторила я за ним.
– По крайней мере, – продолжал он, – так, будто все красоты и иные прелести за пределами замка столь же интересны, как и те, что находятся в самом замке.
– Вы имеете в виду лошадь? Но вы же сказали, что я могу кататься верхом, когда мне представится такая возможность?
– Я очень рад, что вы можете находить такие возможности и... друзей, с которыми можно разделить такую возможность.
Я была поражена. Не может же он, в конце концов, возражать против моих дружественных отношений с Жан-Пьером.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы интересуетесь тем, как я провожу свободное время.
– Да, вы знаете, как я озабочен состоянием моих картин.
Мы прошли по всей галерее, рассматривая полотна, но мне казалось, что он не обращает на них никакого внимания. Граф был явно настроен против моей прогулки верхом. Не против Жан-Пьера, а против того, что я гуляла в то время, когда должна была бы работать в галерее. Эта мысль приводила меня в негодование. Ведь я уже прикинула, сколько времени понадобится для восстановления картин, и, естественно, если мне удастся завершить работу раньше, я тут же уеду из замка и перестану быть обузой для его семьи.
– Если вас не устраивает скорость, с которой я работаю... – нервно возразила я.
Он повернулся ко мне с таким видом, будто мои слова позабавили его.
– Откуда у вас такие мысли, мадемуазель Лоусон?
– Я думала... Мне казалось...
Граф чуть склонил голову набок. Он отыскивал в моем характере черты, о которых я и сама не подозревала.
– Ну как же вы обидчивы! Почему? Потому что чувствуете себя уязвимой... слишком уязвимой?!
– Тогда скажите, – спросила я неуверенно, – вы удовлетворены моей работой?
– И даже очень, мадемуазель Лоусон.
Я вернулась к картине и даже не посмотрела на него, когда он вышел из галереи. Но всю оставшуюся часть дня работать спокойно уже не могла.
Когда после обеда я направилась в конюшню, меня догнала Женевьева.
– Мадемуазель, не могли бы вы поехать со мной в Каррефур?