– Да, – ответила Женевьева с сияющими глазами. – Конечно, пришла бы. Она так любила меня!
– Помните всегда об этом, когда просыпаетесь по ночам от страха.
– О да, – сказала Женевьева. – Я буду помнить.
Я замолчала, подумав, что продолжение разговора может только испортить достигнутый эффект, поэтому пустила лошадь галопом.
В молчании мы доехали до Каррефура. Это был старый дом, стоявший недалеко от перекрестка дорог. Его окружала каменная стена, но чугунные ворота красивой работы были открыты. Мы въехали под арку и оказались во внутреннем дворике. Я сразу почувствовала царившее здесь запустение и поймала себя на мысли, что совсем по-иному представляла себе дом, в котором выросла та милая девочка, которая записывала свои детские впечатления в маленькие книжечки, рассказывая в них о своей повседневной жизни.
Женевьева бросила на меня быстрый взгляд, чтобы увидеть мою реакцию, но я была уверена, что ничем не выдала своих мыслей.
Мы поставили лошадей в конюшню, и Женевьева повела меня в дом. Она подняла тяжелый молоток, ударила им в дверь, и я услышала, как стук отозвался глухим вибрирующим звуком во всей нижней части дома. Некоторое время царила тишина, потом послышались шаги и появился слуга.
– Добрый день, Морис, – сказала Женевьева. – Это мадемуазель Лоусон, она приехала со мной.
Мы обменялись приветствиями. Затем нас проводили в зал, пол которого был выложен мозаичной плиткой.
– Как сегодня дедушка? – спросила Женевьева.
– Как обычно, мадемуазель. Пойду посмотрю, готов ли он ко встрече с вами.
Слуга удалился, потом снова появился и сказал, что хозяин сейчас примет нас.
Камин в комнате не горел, и поэтому, как только я вошла в комнату, меня пробрал легкий озноб. Наверное, здесь когда-то было очень красиво, подумала я. Весь дом имел изящные пропорции, а эта комната была особенно хороша: потолок украшала лепнина, среди завитков которой виднелась надпись, как я могла понять, сделанная на старофранцузском. Закрытые ставни почти не пропускали света, обстановка была весьма скромная.
В кресле на колесиках сидел старик. Сначала я даже немного испугалась: он был скорее похож на скелет, чем на живое существо. Его глаза ввалились, но тем не менее светились жизнелюбием. В руках он держал книгу, которую закрыл, как только мы вошли. Он был одет в коричневый халат.
– Дедушка, – сказала Женевьева, – я приехала навестить тебя.
– Мое дитя, – ответил он неожиданно твердым голосом и протянул ей навстречу тонкую белую руку, на которой отчетливо проступали темные вены.
– И еще, – продолжала Женевьева, – я привезла с собой мадемуазель Лоусон, которая приехала из Англии и занимается реставрацией папиных картин.