«Неужели? Неужели вот сейчас? – запрыгали у Аси в мозгу вопросы (о том, что именно должно вот сейчас случиться, она боялась договорить даже «про себя»). – Господи, не оставь!»
Начальник конвоя встал и, сильно сжав ее плечи, наклонил к ней пахнущее табаком лицо.
– Ну-ну, не ломайся, – прошептал он. – Я не обижу...
И тут в дверь избы как смерч ворвалась Мура Веневская, безуспешно удерживаемая конвойным солдатом. Окинув взглядом комнату – стол, постель с высокими подушками, Асю, обвисшую в руках начальника конвоя, она горько сказала:
– Так я и знала!
– Что вы себе позволяете, Веневская? – резко спросил офицер, не переходя, впрочем, на «ты». – По прибытии к месту заключения отправитесь в карцер!
Мура дерзко взглянула ему в глаза.
– Не пугайте! В карцер так в карцер. Но сейчас извольте выслушать меня, господин начальник, до тюрьмы с карцером еще далеко.
– Выслушать? К чему? Я обойдусь без ваших проповедей. И если вы хотите испытывать мое терпение, то я вам этого не посоветую! – рявкнул начальник.
– По поводу вашего терпения, как и иных добродетелей, я не обольщаюсь, – усмехнулась Мура. – И произносить проповеди, взывая к вашей совести и чести тоже считаю совершенно излишним, за неимением у вас подобных предметов! Я просто ставлю вас в известность, что если Покотилова сейчас не вернется вместе со мной к остальным каторжанкам, завтра этап не сможет выйти из этой деревни и застрянет здесь надолго.
– Вы угрожаете мне, Веневская? И что же вы сделаете? Начнете забастовку? Хочу напомнить, что телесные наказания никто не отменял и в порядке исключения я могу применить их и к дворянке. Сообразно обстоятельствам, так сказать. К тому же конвой вооружен. Пара выстрелов, пара ударов плетью – и с забастовкой покончено.
Мура вскинула голову.
– Мне прекрасно известно, что забастовки в острогах и на этапах – дело безнадежное ввиду неравенства противоборствующих сторон. Но я хочу вам напомнить, господин начальник, что настроением толпы, в особенности, если это толпа измученных, доведенных до последней стадии отчаяния женщин, очень легко управлять. Вам приходилось бороться с массовой женской истерикой, господин офицер? Поверьте, обуздать ее весьма непросто! А истерика – дело заразное. Завтра, как только этап будет построен, с десяток женщин с криком и плачем упадут на землю, будут кататься по ней, выть, рвать на себе волосы – это устроить не трудно. Уверяю вас, что не пройдет и пяти минут, как весь этап последует их примеру. Причем женщины быстро доведут себя до такого состояния, когда становится безразлично, что будет дальше... Кто-то очертя голову кинется бежать неизвестно куда, кто-то с кулаками бросится на вооруженных солдат. И что вы станете делать с толпой беснующихся женщин? Караульная команда – всего десять солдат и вы. А нас – тридцать пять человек! Будете избивать всех подряд? Это только усугубит отчаяние и ярость. Или расстреляете весь этап на месте? Сложно это, сложно – что потом написать в рапорте начальству? Да и оппозиционная пресса тут же распишет в красках расправу озверевшего от крови палача-офицера над беззащитными слабыми женщинами, оказавшимися в его власти, уж мы, коли выживем, постараемся известить о вашем зверстве редакции всех партийных газет. Ни вам, никому из ваших близких приличные люди не захотят подать руки! Ваша матушка, простите, жива? Ах, жива! Так вот, прогрессивно настроенная молодежь в вашем родном городе будет плевать старушке вслед и писать у нее на заборе: «Здесь живет мать палача и сатрапа! Позор старой шлюхе, породившей на свет чудовище!»