– До определенной степени.
– Знаю, это может быть простым совпадением и не иметь никакого отношения к смерти Лупарелло.
– Во всяком случае, спасибо тебе. Теперь возвращайся домой, а то поздно.
Кофе был готов, Монтальбано налил себе, и Анна, конечно, не упустила случая.
– А мне?
С ангельским терпением комиссар наполнил другую чашку и поставил перед ней. Анна ему нравилась, но как она не могла взять в толк, что он увлечен другой?
– Нет, – вдруг сказала Анна, отрываясь от кофе.
– Что – нет?
– Не хочу возвращаться домой. Тебе было бы совсем неприятно, если бы я осталась сегодня ночью здесь с тобой?
– Да, мне было бы неприятно.
– Но почему?
– Мы слишком большие друзья с твоим отцом. Мне кажется, это было бы нечестно по отношению к нему.
– Какая чушь!
– Может быть, чушь, но это так. И потом, ты забываешь, что я влюблен, и очень серьезно, в другую женщину.
– Которой здесь нет.
– Нет, но это дела не меняет. Не глупи и не говори глупостей. Тебе не повезло, Анна, ты имеешь дело с честным человеком. Ничего не поделаешь. Извини.
Сон не шел. Анна оказалась права, когда предупреждала, что после кофе заснуть ему не удастся. Но был и еще один раздражающий фактор: если цепочка была потеряна на выпасе, Джедже совершенно точно об этом оповестили. Но Джедже об этом умолчал, и, конечно, не потому, что речь шла о факте малозначительном.
К пяти тридцати утра, после бесконечных вставаний и укладываний в постель, Монтальбано придумал наконец, как натянуть Джедже нос и заставить таким образом расплатиться за молчание относительно потерянной цепочки и за шуточку, отпущенную по поводу его визита на выпас. Он долго стоял под душем, выпил одну за другой три чашки кофе, потом сел в машину. Добравшись до Рабато, самого старого квартала Монтелузы, разрушенного тридцать лет назад оползнем – теперь в его развалинах, подправленных, насколько это было можно, и в готовых обвалиться хибарках обитали тунисцы и марокканцы, прибывшие на остров нелегально, – он пошел пешком по узким и извилистым улочкам к площади Санта-Кроче: церковь среди руин осталась цела. Вытащил из кармана бумажку, которую ему дал Джедже: Кармен, в миру Фатьма бен Галуд, туниска, жила в доме 48. Это была настоящая дыра – одна комнатушка, вход в которую вел прямо с улицы, с оконцем, прорубленным в дощатой двери, чтобы проходил воздух. Он постучал, но никто не ответил. Постучал сильнее, и на этот раз сонный голос спросил:
– Кто?
– Полиция, – выдал Монтальбано. Он решил действовать наверняка и захватить ее врасплох, пока она еще не успела прийти в себя спросонья. К тому же Фатьма, работая на выпасе, наверняка спала еще меньше него. Дверь открылась, женщина на пороге была закутана в большое купальное полотенце, которое придерживала рукой у груди.