— Возможно. Пойдем теперь вниз.
Мы не стали задерживаться в подвале. Я только заглянул и вышел. Подвал был залит водой, которой тушили огонь, в топке еще сердито мигали раскаленные докрасна угли, с пола поднимался едкий дым. На ящике горела единственная свеча. Рядом лежало нечто, на первый взгляд сгнившее, почерневшее, развалившееся на куски, по нему бегали мерцающие искорки. Можно было разглядеть только йоги в обгоревших башмаках, и хорошо была видна рукоятка кинжала в спине. На открытой печной дверце еще висел лоскут одежды Джозефа в яркую, веселую клетку. Не только зловонный запах горелого мяса, но и сама картина вызвала у меня тошноту, и я выскочил обратно на пропахший бараньим жиром, но сравнительно чистый воздух в прихожей.
Когда я выбежал, одна из дверей быстро захлопнулась, будто в нее кто-то подглядывал — последний, завершающий штрих в этой картине. Бэнкс сказал, что в гостиной сидит миссис Суини. Но во всем — хитрость, лукавство, всюду какой-то голос, чьи-то тихие шаги, что-то липкое, выглядывающее из-за угла, готовое выпрыгнуть и ударить! Разве, например, думал Джозеф, жуя шоколад под тихо шипящей газовой лампой в обычной столовой, что некто, улыбавшийся ему через стол, встанет, подойдет и…
На лестнице зазвучали тяжелые шаги Мастерса. Бэнкс принялся повторять свой рассказ, к которому не добавилось ничего нового. Инспектор кое-что записал, и мы пошли повидать миссис Суини.
Это была крупная женщина с полным лицом, которое как бы наплывало на нас, когда она вставала из-за круглого столика в навощенной парадной гостиной. Черты лица приятные, правильные. Типичная старая леди — обитательница пансиона для престарелых, из тех, кто сидит не выпуская из рук вязальных спиц, но только крупнее, крепче, сообразительнее. Седоватые волосы над ушами уложены в букли, черное пальто «с перьями», пенсне без оправы на золотой цепочке, которое хозяйка дома сдернула жестом, свидетельствовавшим, будто все это время она читала Библию, лежавшую на столике посередине комнаты.
— Ну вот! — проговорила миссис Суини, вздернув темные брови и слегка отводя пенсне в сторону, словно снимала маску, и продолжала обвинительным тоном: — Видимо, вы понимаете, друзья мои, какой кошмар и ужас произошли в этом доме.
— Конечно, понимаем, — устало ответил Мастерс таким тоном, будто хотел сказать: «Заткнитесь!» — и вытащил блокнот. — Представьтесь, пожалуйста.
— Меланта Суини.
— Чем занимаетесь?
— Я вдова, и сама зарабатываю на жизнь. — Образцовый бюст дрогнул, точно она стряхивала с плеч мирские заботы, по при этом до смешного напоминала опереточную хористку.