— Если она умрет, вы ничего не узнаете. — Андора услышала горечь и отчаяние в голосе лорда Мертона.
Теперь она вспомнила, где находится. Ужас происшедшего затопил ее, и боль в спине смешалась с чувством унижения от того, что они заставили ее закричать. Она не открыла глаза. Она лежала, надеясь, что они подумают, будто она без сознания.
— Вам следовало позволить мне попробовать мои методы, милорд, — услышала она голос священника.
— Очень хорошо, — раздраженно отозвался лорд Танет. — Делайте по-своему. Я умываю руки. Но почему мы здесь задерживаемся из-за какой-то жалкой девчонки? Вы не выбьете из нее правды, святой отец, даже хлыстом.
— К женщинам нужен более тонкий подход, — ответил священник. — В Испании существует множество свидетельств, что во время инквизиций грубое насилие побуждало людей просто становиться святыми великомучениками.
— Тогда что же вы предлагаете? — спросил лорд Танет.
— Сначала приведем ее в чувство, — отвечал священник.
Андора напряглась в ожидании того, что они будут делать, она молилась, чтобы ее бессознательное состояние сделало их менее жестокими. Но она совсем не ожидала целого ведра ледяной воды, выплеснутого ей в лицо.
Она вздрогнула, схватив ртом воздух, открыла глаза и попыталась стряхнуть воду руками, слабыми и непослушными.
— Она жива! — с облегчением сказал лорд Мертон.
— Да, она жива, — подтвердил лорд Танет. — Ну что ж, преподобный отец, в чем же ваш ключ к этой тайне?
— Я расскажу вам об этом, — медленно и осторожно проговорил священник, и Андора поняла, что он скорее обращается к ней, чем к лорду Танету. — Мы выяснили, что наиболее мучительная и непереносимая боль может быть вызвана с помощью деревянных гвоздей, загоняемых молотком под ногти.
Невольно, не сознавая, что она делает, Андора закричала:
— Нет! Нет!
— Вы видите, — сказал священник, — ей уже страшно. Она уже поняла, что раньше или позже боль, которую мы ей причинили, заставит ее заговорить.
Он наклонился к ней так, что его лицо оказалось почти на одном уровне с ее лицом.
— Почему бы не сказать сейчас?
Андора закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, его темных, гипнотических глаз, уставившихся на нее. Она крепко сжала губы, решив, что не скажет ничего. Слишком просто — начать говорить, а потом уже не остановиться.
Священник выпрямился.
— Начинайте готовить щепу, — сказал он двум помощникам, стоявшим позади него. — Она должна быть твердой и хорошо отточенной — чем тоньше, тем лучше. Сначала она входит, как иголка, а затем постепенно расширяется, отделяя ноготь от пальца с каждым ударом молотка.