— Торквил! — прошептала она теперь. А потом громко крикнула:
— Я люблю тебя! Ах, как же я тебя люблю!
Она представила, как ветер подхватил ее слова и понес к нему через вересковые поля.
У нее было чувство, что в этот момент он думает о ней, она была почти уверена, что так и было.
— Любовь сотворила чудо, — сказала она себе, — теперь я могу потянуться к нему сердцем через время и расстояние, и он почувствует это.
Очень скоро пришла миссис Маккензи со служанками и приготовила все для ванны. Близилось время ужина.
Теперь ей придется встретиться с герцогом лицом к лицу, и она была рада, что при этом они не будут одни. По крайней мере там будет сестра герцога, хотя больше, кажется, никого не ждали.
Она не ошиблась в своих предположениях. Поскольку герцог уехал поохотиться в соседнее поместье, то на его собственных землях в тот день не охотился никто.
Оказалось, что предыдущая партия гостей отбыла утром после того, как Леона отправилась на прогулку. Но она узнала об этом только из разговора между герцогом и его сестрой за ужином.
Она заметила, что он не обращается к ней прямо, и почувствовала, что он зол, еще до того, как они прошли в столовую.
Но герцог ничего не сказал ей, и Леона молча ела, а тем временем слуги приносили все новые и новые блюда.
Даже несмотря на огромный канделябр, стоявший на столе, казалось, что в углах зала собираются мрачные тени.
Волынщик выбрал на этот раз жалобную песню, очень напоминавшую похоронную, и к тому времени, когда ужин закончился, она чувствовала себя так, словно уменьшилась в размерах и стала такой маленькой и незначительной, что ее почти не было видно;
«Герцог может так разозлиться, что отправит меня отсюда прочь», — подумала она.
Потом Леона решила, что если так и произойдет, то она просто-напросто направится в замок Карн, где ее ждет Торквил.
Ее сердце подпрыгнуло от радости, и подбородок сам поднялся выше. Она сказала себе, что, будучи Макдоналд, она не должна бояться Макардна, каким бы устрашающим он ни выглядел.
Но когда герцог сказал, что желает побеседовать с ней в своей комнате, а его сестра пожелала им спокойной ночи и удалилась, Леона почувствовала, что руки у нее дрожат.
В груди у нее все сжалось от неприятного предчувствия.
«Бабочки!» — так однажды назвала мать ее дрожащие руки, но Леона считала, что прекрасные, разноцветные насекомые ведут себя куда спокойнее.
Дверь закрылась за сестрой герцога, и его светлость медленно прошел к камину и встал спиной к годящим поленьям. Герцог внимательно посмотрел на Леону.
Он не предложил ей присесть, и она продолжала стоять, сознавая при этом, что пышные юбки ее кринолина колышутся от дрожи, охватившей теперь все ее тело.