Залившись румянцем, Эмма подняла на него негодующий взгляд:
— Не понимаю, о чем это вы, лорд Денем? Я всего лишь хотела…
— Я знаю, чего ты хотела. Попрощайся с мальчиком.
Эмма, подчиняясь сильной руке, увлекавшей ее в пронизанный солеными брызгами мрак, в панике обернулась и помахала Фергюсу:
— Спокойной ночи, Фергюс! Мы продолжим занятия завтра…
— Спокойной ночи, мэм, — радостно отозвался мальчик. Если его и обеспокоило явное нежелание его учительницы следовать за высоким незнакомцем, то ненадолго. Лорд Денем, с точки зрения Фергюса, был парень что надо. Разве он не доказал это, дав ему соверен? Фергюс теперь был богаче, чем когда-либо в своей жизни. Да что там — богаче, чем когда-либо был его отец, поскольку деньги, попадавшие в руки мистера Макферсона, имели обыкновение проскальзывать у него между пальцами, перекочевывая в пивную.
Не уверенный, как потратить свалившееся на него богатство, Фергюс не сомневался в одном: там, откуда оно появилось, осталось намного больше. А это значит, что он должен присматривать за другом миссис Честертон. Очень зорко присматривать.
Эмма сидела на своем мягком диване неестественно прямо, не позволяя себе ни на йоту расслабиться. Когда они с Пенелопой подрастали, тетя внушала им, что для леди неприлично сидеть развалившись. Позвоночник, объясняла тетя Регина, ни в коем случае не должен касаться спинки.
Но Эмма давно поняла, что большинство наставлений ее тетки либо не соответствуют действительности, либо попросту смешны. Леди, как выяснилось, могут сидеть как пожелают, и тем не менее оставаться леди. Хорошие манеры определяются не тем, как ты сидишь, а способностью сохранять достоинство, несмотря на удары судьбы. В этом смысле Эмма более чем убедительно доказала, что она истинная леди.
Так что если Эмма и сидела, напряженно выпрямившись, то совсем не поэтому. Она не желала расслабляться, потому что знала, что Джеймс собирается расспросить ее о смерти Стюарта, что неизбежно приведет к О’Мэлли и его абсурдному завещанию.
Чего она страшилась больше: расспросов об убийстве мужа или о наследстве, оставленном ей его убийцей, Эмма не знала. Обе темы были ей крайне неприятны. Неужели Джеймс этого не понимает? Неужели он не может хоть раз в жизни проявить милосердие и оставить ее в покое? Нет, Эмма не собиралась расслабляться. Она не может допустить, чтобы ласковое тепло очага, вкусная еда и в особенности мягкий диван внушили ей ложное чувство безопасности. Нет, она не позволит застигнуть себя врасплох.
Тем не менее Эмма не могла не испытывать некоторой благодарности. В конце концов, граф действительно спас ее от лорда Маккрея. Когда Джеймс спросил ее там, в школе, что могло произойти, если бы он не появился, и Эмма ответила: «Ничего», — она, конечно, солгала. Ибо совсем не была уверена, что ничего бы не произошло.