– Спасибо, миссис Дигвид.
– Флосси. Просто Флосси.
Женщина сжала руку Ханны загрубевшими от работы пальцами.
– Я получила такое удовольствие от встречи с вами, мисс.
Она сунула пирог Ханне в руки.
– Позаботьтесь о хозяине за меня. – Она критически взглянула на Данте. – Он очень плохо заботится о себе.
Что-то в болтовне хозяйки сильно смутило Остена, потому что в то же мгновение он оказался рядом с Ханной с поводьями в руках. Но, вместо того чтобы тронуть фаэтон с места, замешкался. Ханна почувствовала, что он наконец-то собрался спросить о том, ради чего сюда приехал.
– Энок, нога... как она заживает?
– Костоправ говорит, что достаточно хорошо. Мы закончим вашу новую жатку раньше, чем вы поймете, что произошло.
– Жатку? – повторила Ханна. – Никогда не слышала о такой машине.
– Однажды услышите, мисс. И каждый фермер в Англии будет славить мистера Остена Данте.
– Энок, не надо. Когда мы экспериментировали в последний раз, ты чуть ногу не потерял. Я так и не понял, что пошло не так.
– Мы ее в следующий раз починим, – настаивал фермер. – А насчет ноги не беспокойтесь, сэр. Энок Дигвид крепок как дуб.
Он постучал по лубку.
Ханна увидела, как Данте поморщился, Дигвид тоже это заметил.
– Я никогда бы не рискнул ее испытывать, если бы не был уверен в безопасности конструкции, – настаивал Остен.
– Вашей вины в этом нет, сэр, – ответил фермер. Но когда фаэтон отъехал от домика, сопровождаемый прощальными криками и взмахами рук, Ханна поняла, что Энок ошибался. Остена и в самом деле никто не винил. Но он винил себя сам.
Любой здравомыслящий человек отвез бы всех в Рейвенскар-Хаус, вернулся к себе в кабинет и приказал принести ему самый лучший бренди, какой есть в подвале. Но кажется, бессердечный хозяин Рейвенскара, наводивший ужас на всех жителей деревни Ноддинг-Кросс, был беззащитен перед парой умоляющих серо-зеленых глаз, затененных светлыми локонами мальчика.
Он никогда не искал оправданий. Наряду с охотой, выпивкой, верховой ездой и стрельбой один из уроков, которые преподал ему дед, заключался в том, что состоятельный человек не должен ни перед кем отчитываться.
И все же Остен был уверен, что мог бы найти какую-то причину для возвращения в Рейвенскар-Хаус, если бы постарался.
Можно придумать, что лошади устали, что у него дела или достаточно просто сказать «нет». Но вопросы Пипа о том, увидят ли они «то самое красивое озеро, о котором говорила женщина с пирогом», исключали мысль о возвращении.
Проклятие! Когда этот эгоцентричный Остен Данте дошел до того, что стал обращать внимание на чувства других людей? Тот самый Остен Данте, которого боялись все в поместье, не смог вынести даже тени разочарования на лице мальчонки. Что же с ним произошло, черт возьми?