В Лондоне Рене и Антуан, едва стоявшие на ногах, завшивленные и грязные, предстали перед Чарлзом Холстедом, лордом Пакстоном, как дети его умершей сестры.
Они не ожидали, что лорд встретит их с распростертыми объятиями и открытым сердцем. Тридцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел сестру, и не менее тридцати дней после получения письма от французского правительства, в котором сообщалось, что семейство бывшего герцога д'Орлон погибло. Почти с неприличной поспешностью дядя предложил ей выйти замуж за Эдгара Винсента. Делая подобное предложение Рене, лорд Пакстон проявил абсолютное безразличие к тому обстоятельству, что племянница еще не сняла траур по погибшим родителям.
Сначала девушка вообще отказывалась даже говорить о браке. Но четыре недели назад в Лондоне кто-то стрелял в ее дядю. В преступлении обвинили Антуана, и Рене ничего более не оставалось, как согласиться на брак, а также согласиться помогать полковнику Бертрану Росу — словом, пойти на все, чтобы не позволить арестовать брата.
Рене открыла глаза. Ее блуждающий взгляд остановился на коробке из сандалового дерева, где лежал крошечный пузырек с розовым маслом — по капле она добавляла его в ванну. Там была и большая синеватая бутыль с настойкой опия — она принимала лекарство во время ежемесячных недомоганий; были там и завернутые в бумажки порошки от мигрени. Последние два лекарства, предупредил врач в Лондоне, смертельны, если принять слишком большую дозу.
Рене снова посмотрела в зеркало. От слез остались две светлые полоски на щеках, и она протерла лицо влажной фланелевой салфеткой, терла долго и старательно, пока щеки не запылали. Потом принялась за синяки на шее, но внезапно ее взгляд снова замер в зеркале. Синяки оказались и ниже, под лифом, там, где побывали жадные руки Роса. Ее чуть не стошнило при мысли, что у нее на теле могли остаться его пот и слюна. Рене открепила широкую ленту под грудью и спустила платье на пол.
Оставшись в одной сорочке, девушка осмотрела все тело, потом наклонилась вперед, чтобы вымыть грудь и избавиться от следов отвратительных рук и рта. Но была одна отметина на нежной белой коже, которую стереть было невозможно, сколько ни старайся: винного цвета родинка в форме сердечка. Она была повыше левой груди, достаточно высоко, чтобы увидеть даже при самом скромном вырезе. Не одна пара развратных глаз пялилась на эту родинку, гадая, не косметическая ли это уловка, не приклеена ли она для того, чтобы привлечь внимание.
Рене отбросила салфетку и потянулась за халатом, но его не оказалось на полке, возле которой она стояла. Со вздохом она подумала, что он уже лежит возле кровати — Дженни наверняка положила его туда.