Встречаясь с ней взглядом, Люба всякий раз отводила глаза. И кто ее дернул на вчерашнем дне рождения прыгать голой перед незнакомыми бородатыми пьяницами? Вроде бы и выпила совсем немного… Хоть бы кто-нибудь остановил, что ли?
Сама-то Полина ведь раздеваться и вступать в дурацкое соревнование не стала.
Умная девушка. Или просто знает, что ей показать нечего? Но быть натурщицей, оказывается, тоже не сахар…
Люба страдальчески закатила глаза к потолку и постаралась отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном. Но ничего не получалось. Стоять в одной и той же позе, не шевелясь, на самом деле было ужасно трудно. У нее даже колени дрожали от напряжения и, как назло, чесалось то в ухе, то во всем теле сразу.
И кто ее дернул за язык согласиться на такую работу? Легче трое суток в две смены за официантку и за посудомойщицу отпахать.
На стенке невозмутимо тикали большие часы, и с каждой минутой в душе у Любы нарастало дикое раздражение. На студентов, которые равнодушно скользили взглядами по ее обнаженным бедрам, плечам, животу и потом снова утыкались носами в свои листки. На Павлушу, который отдал ее на это поругание. На Полину, похожую на пиратку. На все эти белые гипсовые головы с открытыми ртами, на по крашенные зеленой краской стены… Все, все в этих стенах было против нее!
Но самим гадким из всех оказался все-таки старичок преподаватель.
– Неожиданные пропорции, – сказал он, беззастенчиво разглядывая обнаженную Любу. – Далеко не античный вариант, но куда деваться. Приходится соглашаться на все.
– Почему это – не античный? – с обидой спросила Люба, пользуясь тем, что в этот момент они разговаривали с глазу на глаз.
– Слишком широкие бедра и плечи, короткие ступни, да и ноги могли бы быть на несколько сантиметров длиннее, – забормотал старичок. – Крестьянская фактура.
На себя бы лучше посмотрел, заморыш! Туда же… Сам уже почти ослеп и согнулся в три погибели, а все еще о женской красоте пытается рассуждать.
Впрочем, в художественном училище и молодые люди, студенты, тоже были какими-то замороженными.
Никто «прежде не смотрел на ее тело с таким откровенным равнодушием, без всякого любопытства, как будто она на самом деле была гипсовой болванкой, пустой формой.
Прежде даже у сдержанного на эмоции Дениса, когда она раздевалась, загорались глаза. А этим – что надо? Что за люди?
Люба всегда считала, что как раз с фигурой ей повезло: узкая талия, широкие бедра, высокая грудь – все, как надо. Девчонки в школе говорили, что ей бы надо в рекламных роликах сниматься, какой-нибудь гель для душа рекламировать.