Глава первая
Сапфир, бирюза, бирюза
Снег толстым слоем лежал в ложбинах и под деревьями, но на открытых местах за несколько дней оттепели вытаял, обнажая покрытую прошлогодней листвой и палыми хвоинками землю. Утреннее солнце низкими лучами пронизывало предвесенний лес насквозь.
На одном из покрытых золотистой хвоёй пригорков сидела крупная бабочка. Красивая. И где только зиму пряталась? Переливающиеся всеми оттенками ветреного заката крылышки украшены пятнышками-глазками. Полыхающее огнём крыло обрамляет тёмная, словно обугленная, кайма. Усики вздрагивают. Семиглазка, так, кажется, зовут этих бабочек…
Я присела, положила руку на нагретую солнцем хвою.
Бабочка не стала улетать, подумала и перебралась ко мне на палец. Странно, но приятно. Осторожно и очень медленно я поднялась, держа ладонь у лица так, чтобы трепещущие крылышки были прямо перед глазами и просвечивали на солнце. Ну какая же она, всё-таки, красивая!
Нежные крылья дрогнули, бабочка снялась с моей руки и полетела по лесу, пронизанному бесконечными струнами золотого солнечного света, лесу, пахнущему сырой, оттаявшей под солнцем землёй, влажной хвоёй, холодным зернистым снегом, спрессованным за долгую зиму в плотную сероватую броню и терпеливо затаившимся в ложбинах и впадинах.
Синие донышки пухлых облаков обещали, что весна будет: зимой облака были не такие сдобные, они лежали над землей как плотное и холодное покрывало, словно не снежинками наполненное, а мелким тяжёлым песком.
Бабочка исчезла за деревьями. Наверное, снова села на какой-нибудь прогретый пригорок, вбирая в себя тепло, нежась на палых листьях.
Я повернулась лицом к просеке, на краю которой увидела первую весеннюю бабочку. По всей длине вырубленной в теле леса полосы чернели язвы глубоких ям. Именно в этой безымянной долине под землёй залегало самое богатое рассыпное золото на здешних рудниках.
Пора работать. Давно пора.
* * *
Старшего надзирателя по прозвищу Лишай не было, задержался у барака. Поэтому опоздание сошло мне с рук.
Зато и на заготовку огнив не попала, отправили на откатку.
Огнивами здесь называют жерди, которыми крепят потолок штольни. Рубить их – тоже работа адова, но это зимой, когда деревья звенят от неизбывного холода и ломаются словно стеклянные, если ударишь по ним, а под землёй царит сырое, промозглое, но, по сравнению с окаменевшей поверхностью, всё-таки тепло.
А сейчас, когда солнце прогрело пригорки, когда воздух не режет лёгкие при вздохе, а льётся в них, словно изысканнейший напиток, и трудно им надышаться вдоволь, – рубить жерди и стаскивать их на просеку одно удовольствие.