Однажды он выскочил в большую комнату, где мы увязывали в пачки Джека Лондона и Гюго.
– Илья, он там чего-то написал… непонятное…
Оказалось, русифицированная программа не выдержала Лоськиной игры и заругалась по-английски. Илья довольно заухмылялся.
– Лось, “машина” заявляет: “Вы играете некорректно. Программой такие правила не предусмотрены”.
– Чего это? – обиделся Лосенок. – Никаких правил я не нарушал, врет она!
– Она не врет! Просто оказалась не готова к твоим оригинальным вывертам… Ладно, подкорректируем… И дави ее дальше, лишь бы не задымилась…
“Машина” не задымилась, но мне казалось с той поры, что монитор опасливо мигает, когда Лоська садится за клавиатуру…
В декабре их класс перевели на первую смену, и теперь Лоська часто прибегал к нам. То помогал с упаковкой, то воевал с сидящим в компьютере соперником. Иногда осторожно спрашивал:
– Пашка еще не написал?
– Нет еще… – И я сразу погружалась в грусть-тоску. Хорошо, что долго грустить было некогда.
Помимо квартирных дел, были еще и школьные, и “театральные”
Во второй половине декабря мы наконец досняли “Гнев отца”. Все прошло точно по плану. Томчик замечательно сыграл, как мальчик перепугался, увидав среди отцовских трофеев заморского идола. Он, заранее ожидая встречи со зловещим “Гневом”, вошел осторожно в пустую комнату, двумя руками взял со стола оставленный там отцовский револьвер (громадный, почти как настоящий). Медленно оглянулся. Встретился глазами с чудовищем, которое пряталось в сундуке с откинутой крышкой. Вскрикнул, отшатнулся, вскинул ствол и нажал спуск. Щелкнул курок – вхолостую, конечно. Но в следующем кадре оказалась Лоськина рука в матросском рукаве, она-то грохнула настояшим выстрелом! Ударила пружина, страшилище разлетелось по разным углам, словно от разрывной пули. Лишь корявая голова осталась на месте и глупо мигала сделанными из фольги веками.
Томчик этот жуткий для него миг виновато переждал поодаль, с зажатыми ушами. Но никто не смеялся, не удивлялся. “У мальчика воспаление ушных перепонок, он мается каждый день”. Даже Люка, Стаканчик и Лоська, думали, что это по правде (или делали вид, что так думают).
После выстрела Томчик метнулся на прежнее место, схватил револьвер и в миг опять сделался Томом Берингом – перепуганным, но со слезами великого освобождения:
– Папа я убил его! Убил этого Гнева! Он больше никого не тронет! Никогда!
Отец подхватил Тома на руки, прижал к плечу.
– Успокойся, малыш… я все знаю. Мой маленький Том… бедная живая душа…
Директор согласился сыграть отца сразу. Так, будто дело это самое обыкновенное. С таким предложением “подъехала” к нему я – постучала в кабинет, вошла и, набравшись наглости, начала, что вот, мол, Федор Федорович, без вас ну совершенно никак, а дело совсем недолгое, на пятнадцать минут… Он усмехнулся: