Чтобы не измять лист во сне, я пересадила его на стул рядом с кроватью. И стала засыпать. Это было медленное засыпание, когда перемешиваются явь и сон. Мысли и вопросы перепутываются с возникающими, как телекадры, картинками. Мне стало казаться, что я на песчаном морском берегу и бегут к босым ногам шипучие гребешки, а от горизонта движется корабль с алыми парусами. Наверно, галиот капитана Грея. Только паруса на этот раз не ровно-алые, а с узором из кленовых листьев – таких же ярко-красных, как на канадском флаге (а интересно, какого цвета мой лист; в темноте-то не разглядеть). Я хочу, чтобы корабль развернулся бортом, показал все паруса, рангоут и такелаж. Тогда я смогу наконец разглядеть – что это за тип судна – “трехмачтовый галиот”?
Раньше я думала, что галиот – парусник вроде того, который на Илюшкиной детской рубашке. Когда Илюшка был еще пацаненком (вроде Лоськи или чуть постарше), он часто ходил в трикотажном летнем костюмчике – пестром, сине-зеленом, с якорями и красным кораблем на рубашке-водолазке. Мне этот костюм очень нравился. Когда мы подросли, Илья несколько раз предлагал: “Возьми себе”. Потому что такой наряд годится и для мальчишек, и для девчонок. Но я сопела и мотала головой: не надо. Дело в том, что есть большой цветной фотоснимок, где мы с Илюшкой и он как раз в этой одёжке с парусами. Мы сидим на лодочном причале, болтаем в воде ногами и хохочем. И брызги вокруг, и в них даже маленькая радуга!.. Нас папа сфотографировал, когда мы ездили на дачу к его знакомым.
Это был последний снимок, который сделал папа. И мне казалось, что если я натяну Илюшкин костюм, что-то нарушится в том пространстве . В мире, который был еще при папе. И если папа там, где он теперь , что-то помнит и чувствует, ему будет обидно… Кстати, я и фотографироваться больше не хотела. За все время, когда уже не было папы, не снялась ни разу. И говорила, что не буду. Илья сказал:
– Для паспорта все равно придется.
– Ну, для паспорта пусть. Это государство велит. А просто так не хочу…
Паруса с кленовыми листьями придвинулись вплотную. Сквозь листья смотрел не капитан Грей, а какой-то грустный мальчишка, наверно, Том Беринг из рассказа “Гнев отца”. Потом он превратился в Лоську, а тот взмахами рук перемешал красную листву, превратил ее в вихрь и улетел на нем, болтая босыми ногами…
Утром оказалось, что лист – ярко-желтый, как солнышко. Будто нарочно стал таким праздничным, чтобы поздравить меня. Я ему улыбнулась. Потом хотела положить в пятый том Грина (где рассказ “Гнев отца”), но лист не помещался. Я сказала ему “ладно, придумаем что-нибудь” и на время прицепила булавкой к шторе.