— Гм! — буркнул Хенго. — Нас тоже немало.
— А земли хватает на всех, — докончил Виш. — У каждого дома есть всё, что ему нужно: мать-земля под ногами, солнышко над головой, вода в ручье и хлеб в руках.
Хенго молча слушал.
— Так-то оно так, — наконец, отозвался он, — но одни нападают на других — и с голоду, и от жадности, и чтоб получить невольников, у кого их мало.
— Так делают у вас, — прервал его старик, — а мы войн не хотим и не любим. Боги наши, так же как и мы, любят мир.
Немец поморщился.
— Кто вам тут что сделает? — проворчал он. — Страна у вас широкая, раздолье — войти-то легко, а выйти — трудно.
— Теперь и мы, — сказал Виш, — научились у вас обороняться и воевать, а прежде не умели. Правда, там, на западе, духи ваши куют лучшее оружие, но и наш старый камень и палица тоже не дадут себя в обиду.
— Мы давно забыли о камне, — заметил Хенго. — Старые молоты схоронили в могилах, и сейчас их уже почти не видно. Камень не нужен, когда легко достать металл, а наши пещерные человечки все больше его добывают.
— Нам тоже его много привозят — и с моря и с суши — с разных сторон, — продолжал Виш, — однако детей мы учим почитать камень, ибо пращурам нашим показали, как его обрабатывать, первые боги. И каждому мы кладём в могилу каменный молот — секиру божью, дабы ею мог он засвидетельствовать пред богами, кто он и откуда родом. Иначе его бы не узнали. И так будет во веки веков и у детей и у внуков наших.
Хенго слушал с любопытством. Вдруг старик поднялся с лавки и протянул руку к полке, висевшей над дежой с тестом, где лежали в ряд каменные молоты и секиры, насаженные на деревянные рукояти и накрепко перевязанные. Он снял несколько молотов и стал их показывать немцу.
— От отцов и прадедов они нам достались в наследство, ими били жертвы богам, разбивали головы врагам и рога обламывали зверям. Не будь камня, не было бы человека и жизни на земле. Из камня вышел человек и камнем был жив. Из камня высекли первый огонь, и камень смолол зёрна в муку, — да будет он благословен. Ваш металл ест вода, и воздух, и земля, а камень бессмертен, и его ничто не пожирает.
С этими словами он благоговейно положил молоты обратно на полку.
Пока они беседовали, у очага суетились прислужницы, разжигая огонь. Из открытой двери боковушки за ними присматривала Яга. Хозяйничали с ними и снохи и дочь Виша, одна только Дива стояла в своём веночке поодаль и, скрестив руки на груди, наблюдала, как они хлопочут. Она была самая красивая и любимая в семье и пела прекрасные песни. Мать ей рассказывала занятные сказки, отец — старинные предания. Все знали, что её навещают духи и во сне нашёптывают о том, что неведомо было никому — ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сёстрам. Кто хотел узнать будущее, приходил к ней, а она посмотрит, подумает — и скажет. А песни рождались у неё, как весной цветы у ручья. Когда на перекрёстках или у священных источников приносили жертвы богам, никто не умел распорядиться, как она, и все её почитали, а из молодёжи ни один не осмеливался дерзко взглянуть на неё. Все знали, что она была любимой избранницей духов. Оттого, когда сестра её и невестки боялись одни идти в лес, где витали духи, подымаясь над озёрами и ручьями, над холмами и над оврагами, — Дива смело шла, уверенная, что с ней ничего худого не случится и что невидимая рука отведёт зверя и оборотня и не подпустит к ней змея или дракона.