Дождались могилы…
О горькая, горькая доля!
Так бейте, терзайте,
Душа улетает из тела,
Довольно она скорбела!
О Лада! Коляда! Купала!
Довольно она страдала!..
Как будто уже не замечая хлещущих до крови плетей, старик подполз к ведру с водой, пригнул его ко рту обеими руками и стал пить. Один из палачей замахнулся на него копьём, но остановился и не ударил.
В хату пригнали плачущих, связанных по рукам и ногам беглецов, которых поймали на берегу. Немецкие военачальники, обступив молодых князей, держали совет. Они хотели тут отдохнуть после грабежей, а на Ледницу решили не идти, испугавшись трудной переправы и опасного набега.
Совещание ещё не кончилось, когда во дворе послышались ликующие возгласы. Стража, выставленная у ворот, кричала:
— Ведут их! Ведут!
Многие побежали на берег. Кучка поморян, пустившаяся в погоню, вела схваченного в дороге Домана. Он сидел на коне со связанными верёвкой руками, перед ним лежал труп молодой его жены с вонзившимся в грудь копьём. Из раны её струилась, застывая, кровь, лицо побелело — жизнь уже бежала от неё. Доман придерживал зубами ворот её рубашки: руки его были скручены назад; сам он тоже был ранен и истекал кровью, но, казалось, не ощущал боли.
Мигом стащили его с коня; тогда, разорвав на себе путы, он понёс мёртвое тело жены; у него хотели её отнять, но Доман с такой силой прижал к себе свою ношу, что двое, даже трое не смогли его одолеть, и он вместе с трупом повалился наземь.
По одежде и лицу в нём без труда признали богатого владыку, из хаты вышли сыновья Хвостека в сопровождении немцев, которые с любопытством обступили раненого.
Один из князей, замахнувшись кулаком, нагнулся над ним.
— Собачий сын! — крикнул он. — А когда городище наше жгли и убивали моих родителей, ты, верно, тоже там был, а может, и вёл этих разбойников!
Другой, угрожая ему смертью, понуждал сказать, кто подстрекал против них и повёл народ на городище.
Доман, не отвечая, словно онемев, смотрел на труп. Они все стояли над ним и то трясли его за плечо, то осыпали ударами, то снова совещались, решив во что бы то ни стало заставить его говорить. Боялись, верно, что их снова захватят врасплох, но несчастный новобрачный стиснул зубы, и из него нельзя было вытянуть ни слова.
— Мы князья ваши! — закричал меньшой.
Тогда только Доман поднял голову и окинул его блуждающим взором.
— Из вашего рода ни один у нас княжить не будет! — пробормотал он. — Не дождётесь вы этого! Вы враги и разбойники, и у нас вам не княжить, гадово отродье!
Он окончил проклятием и умолк. Князья велели увести его прочь и, разгневанные, ушли. Долго измывались над ним немцы, но он все вытерпел. Наконец, туже связав ему руки, Домана вместе с другими повели на берег, куда уже согнали толпы пленных.