Старик ничего не ответил.
Все ещё сидели, вздыхая, когда на пороге показался бледный, полубольной Доман, возвращавшийся с Ледницы.
По лицу его сразу можно было увидеть, что он перенёс, хоть бы сам он ничего не сказал. Здесь уже кое-что слыхали о постигшем его несчастье, и все обступили его, расспрашивая, что с ним произошло и как он спасся от поморян.
Доман стал рассказывать, как не успел он справить свадьбу, когда напали поморяне под предводительством Лешеков. Показывая шрамы от стрел и впившейся в тело верёвки, он с возмущением и обидой призывал к мщению.
Без конца расспрашивали его кметы, как он сумел бежать и спастись. Они с трудом поверили, что он сам, без чьей-либо помощи, доплыл до острова.
Задавали ему вопросы о поморянах и их войсках, о Лешеках и немцах, о том, как они вооружены и не грозятся ли захватить их края. Доман на все отвечал, стараясь внушить другим переполнявшую его сердце жажду мщения. Кметы разгорячились, и из уст их посыпались угрозы.
Призывал их Доман поспешить и с выборами, ибо даже с плохим вождём будет им лучше, чем совсем без вождя.
— А не выберете его вскорости, — прибавил он, — каждый будет думать только о себе. Кто почувствует себя сильнее, вооружит кучку своих и свернёт шею другим. Я и сам пойду и — людей своих возьму, всех до единого, а тогда — пусть запустеют поля, пусть издохнут стада и хоть волк их заешь! Пора нам идти против наших притеснителей, пора передушить это племя в собственном их гнезде и зажить, наконец, спокойно.
Долго они так беседовали у очага, наконец улеглись тут же на полу и уснули.
Едва стало светать, Пястун тихонько приготовил себе лукошко, чтобы идти в лес, но Болько и Стибор, заметив это, взяли его под руки.
— Должно вам нынче быть с нами, — говорили они, — такова воля народа, а ей надо подчиняться. И Доману следует ехать с нами, показать свои раны и рассказать всё, что видел он собственными глазами.
Но старик ещё упирался.
— Я для пчёл гожусь, а не для веча, — говорил он. Однако ему не удалось отговориться: все наперебой стали его упрашивать, и он вынужден был уступить.
Разбудили остальных, сели на коней и двинулись к городищу. Челядь Пястуна ещё на рассвете разошлась по хозяйству, и с ними поехал маленький сынок хозяина, Земек, который должен был присматривать за отцовской лошадью.
У подножия башни раскинули лагерь собравшиеся на вече: в тот день наехало много народу и продолжали прибывать ещё и ещё.
Пожарище и руины уже поросли травой, но площадь была вытоптана и убита гладко, как ток, непрестанными сборищами, которые, однако, ни к чему доселе не привели.