Они были одни в горнице.
— Ты угадал, — начал старик, — приехал я сюда недаром и, не скрою, с дурными вестями. Худо нам и сейчас, а становится все хуже. — Такбудем добиваться, чтобы стало лучше! — воскликнул Доман.
— Скоро не станет ни мирских сходов, ни веча, ни нас, кметов, ни старых обычаев, — медленно говорил Виш, — того и гляди на всех нас наденут путы. Люди говорят, что в старой голове жалобы заводятся, как плесень в старой посуде, но, скажи, разве заводятся они ни с чего, разве выводится цыплёнок без яйца? Князь, да и все Лешеки нас уже не считают за вольных людей. Кметов и владык, выросших на этой земле, равняют с невольниками и чернью. Рабами хотят нас сделать. Они уж не только грозятся, но и истребляют нас, как пчёл, когда, очищая цвель, выгребают весь улей до дна. Хвостек бесчинствует у себя на Гопле. Два дня назад назвал он к себе кметов на пир, напоил их там мёдом с дурманом, что немка его сытит на нашу погибель. На пиру стали они грызться меж собой да кидаться с ножами, так все и передрались насмерть. А трупы их Хвостек велел в озеро побросать, как падаль. У Самона девку пригожую насильно увели, а княгиня отдала её мужу на поругание. Люди его таскаются по дворам, насильничают, людей угоняют, над женщинами охальничают. Избу ли, поле, достаток, или детей — всё, что вздумается, забирают. Так должно ли нам терпеть это да по-бабьи лить слезы и руки ломать? Говори, Доман!
У Домана пылало лицо и тряслись губы, он сдерживался и молчал, но едва старик кончил, крикнул:
— Эх! Давно бы пора идти на осиное это гнездо и ногами его растоптать.
— Скоро слово сказывается, Доман, — перебил его старик, — да нескоро дело делается. Прочно держится княжье гнездо, укрепившись в городище.
— Да ведь и городище не духи сложили из камня, а люди, так руками человеческими можно его и разрушить, — сказал Доман.
— Нет, не говори, — остановил его Виш, — как построено городище, про то никому не ведомо. Пращуры наши уже его застали! Верно лишь то, что народ, его сложивший, был не наш и исчез с лица земли.
Доман молчал,
— Нам обоим, — продолжал старик, — не рассуждать об этом, а народ поднимать надо и детей спасать. — Он взглянул на молодого хозяина, который тоже искал его взгляда.
— Надо вицы разослать кметам да владыкам и созвать общее вече старейшин. Пусть соберутся и сельские общины и ополья[29], мы начнём, а за нами пойдут и другие.
— Ваше слово — для нас веление, — сказал Доман, — пусть несут вицы, но дозвольте и мне молвить слово. Кого звать и куда? Вы-то знаете, отец, что у Хвостека немало своих людей и среди кметов, что Лешеки переженились и расплодились так, что их и не счесть, но ведь и мы не одни… так надо тишком да с оглядкой разведать, что люди толкуют, да подсчитать свои силы, а не идти малой горсткой, чтоб всех нас передушили.