— Младшую отдам…
— Старшую — или никакой.
— Не могу! — решительно повторил Людек.
Доман встал, по своей привычке снова сорвал листок, приложил его к губам, прошёл несколько шагов и обернулся.
— Отец ваш отдал бы её за меня, — воскликнул он с гневом.
— Никогда…
— Хочешь, чтобы я был с вами и за вас? Я готов… Но она должна быть моей, а ежели нет, так нет…
Людек насупил брови и, передёрнув плечами, нетерпеливо повторил:
— Нет, так нет!
— Значит, нет! — вскинулся Доман. — Видно, ты хочешь, чтоб я был врагом тебе, а не братом!
— Купить твою дружбу я не могу, придётся обойтись без тебя, — холодно возразил Людек.
Доман бросился к нему, весь дрожа от гнева. — Людек, брат! Плохо ты, поступаешь, говорю тебе! Из-за девки не хочешь отца в могиле утешить пролитой кровью врагов… Э-эх!
— Я уже сказал, — буркнул Людек, — не могу…
— Друзья вам нужны теперь, а ты себе недругов наживаешь! — насмешливо прибавил Доман. — Безрассудный ты человек!
Глаза их встретились: Людек, сдерживаясь, ещё раз повторил:
— Не могу…
Доман вскочил, собираясь уйти.
— Не отдашь добром, так я силой её возьму…
— А мы силой будем её защищать…
— Посмотрим!
— Посмотрим!
Договаривая последние слова, оба пятились в разные стороны, все так же скрещивая взгляды. Руки они уже не протянули друг другу. Меньшой брат молча стоял за Людеком, который заменял ему теперь отца.
Доман рывком нахлобучил шапку на глаза и пошёл прочь. Лошади его стояли невдалеке от пепелища: он зашагал к ним. Затем застучали копыта — он уехал…
Людек постоял немного, поджидая, не вернётся ли он, но, услышав топот, тоже двинулся в путь.
По лесу разнёсся частый стук копыт и собачий лай.
Вскоре братья нагнали своих: тихо напевая, они медленно брели домой. Тризна и поминки больше утомили их, чем битва. Они уныло плелись, пошатываясь и часто останавливаясь…
На другой день жизнь в доме вошла в обычную колею. Женщины снова стояли у очага, Дива сидела за ткацким станком, слуги вращали жернова, стряпали, обихаживали скотину, на сарае курлыкал аист, и, прыгая по плетню, стрекотали сороки. Суетни было больше, чем обычно, потому что погребение на всем оставило след, а старой Яги, распоряжавшейся прислужницами, не было. Место её заняла жена Людека, который стал после отца главой семьи.
Вечером на завалинке перед домом, прильнув щекой к щеке и крепко обнявшись, сидели обе сестры — Дива и Живя… Глядя вдаль, на лес, они думали свои думы и тихо напевали… С реки шёл Людек, низко опустив голову и заложив руки за спину. Увидев его, девушки поднялись. Он остановился. Дива подошла к нему.