Они уезжали все дальше от однообразной равнины с мрачными трубами и надшахтными копрами, и уже вокруг них расстилались поля, другой мир, одетый молодой зелёной листвой и молодой травой. Казалось, бог только что создал этот кусочек земли и не далее как прошлой ночью уронил его с неба, а люди ещё не успели найти и загрязнить его. Поля желтели одуванчиками, тысячами одуванчиков и были очень красивы. Даже Дэвид — и тот повеселел, глядя на эти бесконечные ковры одуванчиков. Он встряхнулся.
— Как хорошо! — сказал он Дэну.
Дэн кивнул головой.
— Да, красиво. И от них молоко у коров вкуснее.
Минута молчания. Затем Дэн бегло посмотрел на Дэвида. И спросил:
— Ну как, нравится тебе бывать в «Холме»?
— Ничего, Дэн, там не плохо, — ответил Дэвид.
По совершенно непонятной Дэвиду причине что-то вроде стыдливого смущения выразилось на румяном лице Дэна. Он отрывисто засмеялся, уставившись на Дэвида своими ясными голубыми глазами.
— И ты всех их знаешь? Ты уже, должно быть, успел со всеми познакомиться. И Грэйс видел, а?
Когда Дэн упомянул имя Грэйс, на лице его выразилось какое-то благоговение. Он сделал горлом глотательное движение, словно принимая святое причастие. Но Дэвид ничего не заметил. Он покачал головой.
— Грэйс я не видел. Она, кажется, живёт сейчас не дома? В Хэррогете, что ли?
— Да, — подтвердил Дэн, погруженный в созерцание вздрагивавших ушей своей лошади. — Она в Хэррогете.
Пауза. Тягостная пауза. Потом Дэн Тисдэйль говорит со вздохом:
— Удивительно славная девушка Грэйс!
Он вздыхает снова, вздыхает от души, очень тяжело, вздохом, в котором излилось все томление недостижимой мечты, скрываемое им в глубине сердца вот уже почти восемь лет.
В это время они подъезжали уже к ферме Эвори, и на повороте Дэн остановил фургон. Роберт и Дэвид сошли, снова поблагодарили Дэна и пошли полями к Уонсбеку.
Они добрались до реки, полноводной и светлой. Не глядя на сына, Роберт сказал:
— Я пойду за мост, Дэви, а ты начинай тут… тут самое лучшее место для ловли. Потом приходи ко мне, и мы вместе перекусим. — Он кивнул сыну и зашагал по берегу.
Дэвид медленно поднял удочку, довольно равнодушно привязал лесу; потом выбрал для приманки личинок зелёной, коричневой и синей мухи. Пробуя, он взмахнул удочкой — и ощутил лёгкий трепет: снова всё было как встарь. С удочкой в руке он подошёл ближе и встал у самой воды, балансируя на горячем сухом валуне. Форель почти бесшумно проплыла посредине реки. Слабый плеск сомкнувшейся над ней воды пронизал Дэвида до мозга костей. Он подействовал на него, как хлопанье пробки, вылетающей из бутылки, действует на пьяницу, который годами не касался вина. И он принялся удить.