— Папа! Сколько времени мы уже здесь?
Роберт отвечал:
— Не могу тебе сказать, Гюи.
— Но, папа, как ты думаешь?
— Да, пожалуй, дня два… или, может быть, три…
— Значит, сейчас какой день, папа?
— Не знаю, мальчик… должно быть, среда.
— Среда… — Гюи вздохнул и снова прислонился онемевшей спиной к стене. Если сегодня только среда, то это не так уж плохо, значит остаётся ещё целых три дня до матча, в котором он должен участвовать. Ему нужно выбраться из этой ямы к субботе, нужно, непременно нужно! И в внезапном приступе мучительной тоски Гюи схватил камень и начал колотить по стене. Та-та… та-та… та-та-та-та!
После того как он перестал стучать, долго стояла тишина. И тогда-то именно Нед Софтли вздумал передвинуться на другое место, протянул руку и наткнулся на лицо Гарри Брэйса. Сначала он подумал, что Гарри уснул. Он снова осторожно дотронулся до него, и пальцы его попали прямо в холодный, открытый рот мёртвого Гарри.
Роберт зажёг свечу. Да, Гарри Брэйс был мёртв. Бедный Гарри, так и не пришлось ему подарить своей «хозяйке» бандаж, который он все обещал ей. Роберт и Лиминг подняли его. Он был такой тяжёлый. Или это от того, что они ослабели? Гарри отнесли подальше, на дорогу, на тридцать ярдов ниже. Его уложили на спину, Роберт сложил ему руки крестом на его фуфайке шахтёра и закрыл Гарри глаза.
«Скорбящий» спал, уснув в первый раз за три дня и громко храпел во сне. Роберт не стал его будить. Он прочитал над Гарри «Отче наш», затем он и Лиминг вернулись к остальным.
— Пускай свеча выгорит ещё на один дюйм, ребята, — сказал Роберт. — Всё будет немного веселее.
Пат снова тихонько всхлипывал. Во второй раз увидел он смерть, и не очень-то это ему понравилось.
— Ты бы немного размял ноги, — сказал ему Роберт. Он обнял рукой трясшиеся от рыданий плечи Пата. — Пора дать тебе какую-нибудь работу. Не хочешь ли не в очередь постучать?
Пат покачал головой.
— Я хочу написать маме, — сказал он, давая волю своему горю.
— Отлично, — согласился Роберт. — Ты напишешь своей маме. Карандаш у меня есть. А у кого найдётся клочок бумаги?
У Неда Софтли оказалась записная книжка, в которой он отмечал число сданных вагонеток. Он передал её Роберту. Тот вырвал узкий двойной листок, положил его на книжку и вместе с карандашом вручил Пату.
Пат с благодарностью, жадно схватил бумагу, книжку и карандаш. Он повеселел. Тотчас же принялся за письмо и вывел круглыми большими буквами: «Дорогая моя мама». Остановился и, склонив голову набок, перечёл написанное. «Дорогая моя мама…»
Снова взялся за карандаш и снова остановился. «Дорогая моя мама», — перечёл он в третий раз. И заплакал, на этот раз по-настоящему. Плакал горько. Пату было только пятнадцать лет.