— Мне думается, что вам и вашему супругу лучше будет занять большую первую комнату, а мальчика поместить в той, что поменьше.
Энни не покраснела, скорее даже, пожалуй, побледнела. И без малейшего замешательства ответила:
— Это не муж мой, а деверь, миссис Лесли. Мой муж убит на войне.
Тут покраснела уже миссис Лесли, покраснела мучительно, до корней волос, как краснеют сдержанные и скромные женщины.
— Как глупо с моей стороны… Я могла бы понять это из вашего письма.
Таким образом, Энни и Сэмми поселились в первой комнате, а Дэвид — в маленькой комнатке позади. Но миссис Лесли почему-то казалось, что она своим замечанием больно задела Энни, и она изо всех сил старалась угождать ей. Очень скоро миссис Лесли и Энни стали настоящими друзьями.
Каникулы проходили хорошо. Сэмми вносил в них большое оживление. Он, как электрическая игла, заряжал Дэвида энергией, хотя Дэвид в этом и не нуждался — он в обществе Сэмми веселился не меньше его самого. Дни стояли тёплые, а свежий морской ветерок, который постоянно дует в Витли-Бэй, не давал теплу перейти в знойную духоту. Каждое утро они купались и играли на песке в французский крикет. Они невероятно объедались мороженым и фруктами и делали прогулки пешком в Каллеркотс, заходя в забавный старомодный ресторанчик, где старуха-хозяйка подавала им крабов. Дэвид испытывал тайные угрызения совести, опасаясь, не вредны ли крабы для желудка Сэмми, но Сэмми любил их, и оба с виноватым видом шмыгали в маленькую столовую старухина домика, состоявшего всего из двух комнат, где стоял запах смолы и рыбьих сетей. Здесь они усаживались на волосяную кушетку и ели свежего краба прямо из жёсткой скорлупы, а старуха-хозяйка, посасывая свою глиняную трубку, смотрела, как они ели, и называла Сэмми «миленький».
Крабы были замечательно вкусны. Так вкусны, что они вряд ли могли причинить Сэмми какой-нибудь вред.
На обратном пути Сэмми повисал на руке Дэвида, и так они шли домой вдоль бульвара. Тут наступало время вопросов. Сэмми разрешалось спрашивать о чём угодно, и он, подпрыгивая рядом с Дэвидом, попросту бомбардировал того вопросами. Дэвид то, что знал, объяснял правильно, а, если не знал чего-нибудь, то фантазировал. Но Сэмми всегда угадывал, где начинаются «выдумки». Он поглядывал снизу вверх на Дэвида искрящимися щёлочками глаз и заливался смехом.
— Э, дядя Дэвид, ты уже начинаешь выдумывать? — Но эти выдумки нравились Сэмми даже больше, чем правдивые ответы.
Они предпринимали вдвоём много таких чудесных экскурсий. Энни, словно понимая, что им нравится быть вдвоём, держалась больше в сторонке. Она всю жизнь привыкла стушёвываться, и когда Дэвид и Сэмми звали её гулять, у неё всегда оказывалось какое-нибудь дело: то надо идти за покупками, то что-нибудь починить, то она приглашена на чашку чаю к миссис Лесли. Энни при участии миссис Лесли постоянно изобретала новые варианты меню и старалась угадать, что любит Дэвид. Благодарность Энни не знала границ, но ещё безграничнее была её боязнь показаться Дэвиду навязчивой, и в конце концов между ними дело дошло до объяснения.