Лёжа навзничь на кушетке с холодным компрессом на зияющей ране, пока посланный Дэвидом Джек Кинч мчался за доктором Скоттом, Гарри рассказывал прерывающимся голосом:
— Когда мы шли обратно через «Снук», они напали на нас, Дэви, — Беннон и его хулиганы. Я обмолвился словечком насчёт того, что Гоулен эксплуатирует своих рабочих и что он занимается изготовлением военных аэропланов и снарядов… Я бы сумел им дать отпор, мальчик, но у одного из них был обломок свинцовой трубы… — Гарри слабо усмехнулся и лишился чувств.
Гарри наложили на голове десять швов, отвезли домой и уложили в постель. Джо, разумеется, пылал праведным гневом. Возможно ли, чтобы такие вещи происходили на британской земле! С трибуны муниципалитета он громил красных дьяволов, этих большевиков, которые доходят даже до того, что нападают на собственных вождей. Он посылал Гарри Оглю выражения соболезнования. Трогательная заботливость Джо усиленно рекламировалась: его наиболее великодушные тирады дословно приводились в газетах. Словом, случай этот был Джо весьма на руку.
Между тем для Дэвида утрата личной поддержки Гарри была серьёзным ударом. Гарри, человек уважаемый, пользовался доверием в кругу осторожных обывателей Слискэйля, а теперь люди пожилые, обманутые слухами и немного устрашённые, перестали посещать собрания, созываемые Дэвидом. К тому же то был момент, когда охвативший всю страну порыв истерической враждебности к Рабочей партии достиг своего апогея. В народе сеяли панику, исступлённо предсказывая финансовый крах. Рабочий, которому платили пачками ничего не стоящих бумажек, в отчаянной погоне за куском хлеба рисовал себе безумные картины. И, далёкие от того, чтобы считать нависшую над ними катастрофу следствием существующей экономической системы, люди все сваливали на Рабочую партию. «Не дайте им забрать ваши деньги» — был всеобщий клич. «Спасение в деньгах. Сохранить наши деньги во что бы то ни стало, сберечь их, эти священные деньги!.. Деньги!»
С почти нечеловеческим упорством Дэвид ринулся в последнюю борьбу. 26 октября он объезжал город на старой грузовой машине, помнившей ещё его первый успех. Весь день он провёл на воздухе, время от времени съедая на скорую руку кусочек чего-нибудь. Он произносил речи до тех пор, пока почти лишился голоса. В одиннадцать часов, по окончании митинга при смоляных факелах перед клубом шахтёров, он возвратился домой на Лам-Лэйн и в полном изнеможении бросился на кровать. Уснул сразу. На следующий день предстояли выборы.
Первые известия говорили, что подача голосов идёт медленно. Все утро до полудня Дэвид оставался дома. Он сделал всё, что мог, всё, что было в его силах. Сейчас он ничего уже сделать не мог. Он сознательно не хотел думать о результатах, предугадывать тот приговор, который вынесет ему его собственный класс. Но в глубин его души надежда боролась со страхом. В Слискэйле всегда обеспечена победа Рабочей партии, этого оплота горняков. Рабочие знают, что он, Дэвид, всегда стоял за них. Не его вина, что он потерпел неудачу. Несомненно, они снова дадут ему возможность работать и бороться за них в дальнейшем. Он не закрывал глаза на преимущества Гоулена, на стратегические выгоды его положения как владельца «Нептуна». Он понимал, что бессовестные приёмы Джо должны были расколоть объединённую массу рабочих, бросить тень сомнения и подозрения на репутацию его соперника. При воспоминании об этом гнусном намёке на Дженни, повредившем ему больше, чем все клеветнические выпады Джо, у Дэвида сжалось сердце. На миг представилась ему Дженни в могиле. И он ощутил прилив жалости и тоски по ней, старое, знакомое чувство, теперь ещё более сильное и прочное.