Всей душой он жаждал победы, доказательства, что в людях добро торжествует над злом. Его обвиняли в том, что он проповедует революцию. Но единственный переворот, которого он желал, был переворот в человеке, переход от низости, жестокости, себялюбия к верности и благородству, на которые способно человеческое сердце. Без этого всякий другой переворот бесполезен.
Около шести часов Дэвид отправился навестить Гарри Огля и, медленно проходя по Каупен-стрит, заметил издали человека, приближающегося по Фрихолд-стрит: это был Артур Баррас. Когда они сошлись, Дэвид устремил глаза прямо перед собой, решив, что Артур, может быть, не захочет его узнать. Но Артур остановился.
— Я ходил голосовать за вас, — сказал он отрывисто. Голос его звучал невыразительно, почти сухо, лицо, изжелта-бледное, временами подёргивалось. От него несло спиртом.
— Очень вам признателен, Артур, — ответил Дэвид.
Молчание.
— Я днём был занят внизу в шахте. Но когда поднялся наверх, вдруг вспомнил, что сегодня выборы.
В глазах Дэвида была жалость и волнение. Он сказал неуклюже:
— Я едва ли мог рассчитывать на вашу поддержку, Артур.
— Отчего же? — возразил Артур. — Я теперь ничто, не красный и не голубой[29], никакой. — И с неожиданной горечью добавил: — Да никакое это имеет значение?
Новая пауза, во время которой только что произнесённые слова, казалось, дошли до сознания Артура. Он беспомощно поглядел на Дэвида своим отупевшим взглядом.
— Странно, не правда ли, кончить так, как я? — сказал он. С равнодушным кивком отвернулся и пошёл дальше.
Дэвид продолжал свой путь к дому Огля, глубоко взволнованный и расстроенный этой встречей, во время которой так немного было сказано и так много подразумевалось. Эта встреча была как бы предостережением, напоминанием о том, как ужасно может быть поражение. Идеалы Артура были разбиты. Он вышел из жизни, стушевался, и каждая жилка в нём вопила: «Я довольно страдал. Не хочу больше страдать!» Битва кончилась, огонь догорал. С этими мыслями Дэвид, вздохнув, вошёл в домик Гарри.
Он провёл вечер с Гарри, который чувствовал себя значительно лучше и был в отличном настроении. Хотя мысли обоих были заняты будущими результатами выборов, они мало говорили об этом. Впрочем, Гарри со своей обычной мягкой серьёзностью предсказывал победу, — ничего иного он себе и представить не мог. После ужина они чуть не до одиннадцати часов играли в криббедж. Гарри был большим любителем этой игры. Но глаза Дэвида всё время невольно обращались к часам. Теперь, когда скоро должен был стать известен результат, он испытывал нестерпимое напряжение. Дважды он заговаривал о том, что ему пора идти, что подсчёт в муниципальном совете уже, должно быть, начался. Но Огль, вероятно, понимая беспокойство Дэвида, настаивал, чтобы он ещё посидел немного. Результаты будут оглашены не раньше двух часов ночи. А до тех пор — здесь к его услугам и огонь в камине, и уютное кресло.