В нескольких ярдах от нее, скрестив руки и опершись плечом о дверь своей комнаты, стоял Коннор. Его галстук был развязан, воротник расстегнут, волосы слегка растрепаны, а лицо в приглушенном свете казалось сильно загорелым. Когда он подошел ближе, она уловила запах спиртного.
– Вы пили, – заметила она, оглядывая абсолютно пустой коридор позади него.
– Конечно, – с ленивой улыбкой признался он. – Я только что отужинал со своими друзьями-взяточниками и прочими влиятельными, «нужными» людьми... с честными законодателями нашей демократической партии. Мы с ними имеем такое обыкновение – пропустить стаканчик-другой ирландского виски после того, как закончим плести коварные интриги и поделим всю награбленную на службе добычу.
– Что ж, надеюсь, вы с пользой провели время и не зря напились, – проговорила Беатрис, плотнее запахивая халат и придерживая его у горла, стараясь, чтобы не было заметно, как у нее колотится сердце. – И что, вам удалось уговорить ваших драгоценных демократов поддержать наше предложение?
Коннор, казалось, удивился, а потом рассмеялся.
– Черт побери! Вы просто чудо! – Он отошел на пару шагов и оглядел ее с ног до головы. – Вы никогда не расслабляетесь, верно? Никогда не отдыхаете. Вы ни на минуту не забываете, что являетесь воплощением корпорации.
– Это закон, по которому я живу, – задыхаясь, проговорила Беатрис.
Коннор оглядел ее отделанный кружевными оборками халат и тяжелую волну зачесанных назад волос и вспомнил, что скрывается под этими мягкими локонами и пышным шелком. Самое естественное, что он мог сделать, – это сократить расстояние между ними и обнять ее.
– Примите другой закон, – пробормотал он, наклоняя голову.
Как только его губы прикоснулись к ее губам, какая-то блуждающая, неприкаянная часть ее души вернулась на свое место. И с каждым движением его рта, с каждым новым прикосновением восстанавливались прежние силы. Он излечивал, собирал воедино то, что было разрушено, а она и не знала об этом. Беатрис обхватила Коннора за талию, стремясь удержать и его, и те изменения, что происходили в ней сейчас. Потом, не задумываясь о последствиях, она полностью отдалась его поцелую. Стены коридора поплыли, свет и тьма смешались, восприятие реальности ушло куда-то на самый край сознания.
Через некоторое время звук захлопнувшейся вдалеке двери заставил ее очнуться. Беатрис открыла глаза и обнаружила, что это была дверь в его комнату. Она отодвинулась, глядя на Коннора. В лунном свете, наполнившем комнату, он, казалось, весь состоял из серебристого блеска и тени, его глаза сверкали, а лицо потемнело от желания. Не отводя от нее взгляда, Коннор взялся за галстук, потянул его, и тот медленно, порочно соскользнул с его шеи. Это простое движение выражало вопрос, который трудно было задать. Она может остаться или уйти, но если останется...