В конце концов на знойной и пустой трибуне они остались втроем, старые соратники по зеленому полю. Татаринцев, стянув фуфайку и от-дуваясь, чувствовал себя прекрасно: он сегодня сам, своими руками «провернул» важное и хлопотное дело.
– Геш, пацаны в порядке. В обиде не останешься. К благодарности он не привык.
На прощание Шевелев спросил:
– Когда занятия? Через недельку?
Представив себе целую неделю вынужденного безделья, Скачков запротестовал:
– Ты что? Завтра и начнем.
Понял ли Шевелев, что он хватается за дело, как за спасение от домашней пустоты?
– Ладно, Геш. Только вот что: тут еще могут подойти. Ты тогда сам распоряжайся.
– Договорились.
Он вышел через служебный подъезд, к которому в дни матчей одна за другой подкатывают новенькие сверкающие автомашины. В вестибюле было пусто и прохладно. Тень от трибуны, постепенно укорачиваясь, спасала и крыльцо. Направо, у закрытого газетного киоска, всхлипывал худенький мальчишка в майке с номером на спинке и в кедах. Скачков разглядел, что ноги маленького футболиста покрыты цыпками, колени сбиты. Пожилая женщина с зонтиком, видимо, бабушка, утешала мальчишку, ласково выговаривала ему и пыталась прижать к груди, тот сердито вырывался и плакал еще горше. Как видно, случилось что-то непоправимое. Скачков медленно подошел.
Виновником слез мальчишки оказался Татаринцев: придрался к чему-то на испытаниях и отказал зачислить в группу.
– Ну вот, а ты и расплакался, – неумело утешал Скачков. – Как звать-то?
Бабушка смотрела на Скачкова настороженно, готовая, если потребуется, решительно выступить в защиту. Но мальчишка узнал футболиста и быстро, торопясь, вытер глаза рукавом.
– Се-режка, – в два приема произнес он, не удержав последнего всхлипа.
Скачков стоял над ним взрослым снисходительным дядей. Он обежал мальчишку взглядом и отметил про себя, что все они, будущие, подбираются один к одному: худощавые, легконогие, как жеребята, ничего лишнего. Выросли они, как можно догадаться, вблизи от футбольных полей и с самых ранних лет обречены на сладкую и мучительную привязанность. Та же знакомая «пятерка», Алик… Мысленно Скачков видел его старшим группы – не по возрасту, конечно, а по мастерству.
– Ну ладно, хватит реветь. Учишься хорошо?
Мальчишка опустил лицо и неопределенно пожал худеньким плечом. В растянутый ворот видна была бледная ключица. Напряженно пульсировала жилка на шее.
– Двойки, тройки есть?
Быстро глянув в лицо Скачкова, мальчишка еще ниже нагнул трепетную шею.
– Тройка. Одна. По черчению… Но я исправлю, Геннадий Ильич! Честное слово! У меня рейсфедер мажет.