От взмахов веников жар, накопившийся под потолком, пошел волнами и завихрился огненными смерчами.
– Ну-ка вас!.. – в сердцах сказал Арефьич и скатился вниз. Все-таки что-то языческое, ритуальное было в таком неистовом и сладком самоистязании! Не торопясь, совсем забыв о времени, Скачков под руководством опытного Семы прошел по всем этапам банного обряда, просмаковал со стоном, с полуобморочным обмиранием. После первых веников, пустив обильный грубый пот, он головою вниз упал в бассейн и потерял дыхание от ледяного столбняка. Зато как сладостно его опять обняло зноем наверху, с каким томленьем он лежал врастяжку и млел, впадал в блаженное забытье! Потом он слез и отдал себя в руки массажиста, в могучие искусные ручищи бывшего штангиста. И в этом было тоже наслаждение гурмана, – до легкого постанывания, до урчанья. Проницательные пальцы массажиста перебирали и прощупывали каждый мускул, – Матвей Матвеич знал на теле игроков все шишки и рубцы, все синяки. Порой казалось, что пальцы массажиста обладают зрением, – так деликатно обминали они каждое болезненное место… С массажного стола Скачков поднялся, как обновленный, – играла и напоминала о себе каждая жилка в теле.
Еще на массажном столе, покряхтывая в руках Матвея Матвеича, Скачков прислушался к гоготу в переполненном предбаннике.
– Да Витька травит! – сказал ему Матвей Матвеич, ненадолго разгибаясь и смахивая пот со лба.
– О чем?
Взопревший массажист, гоняя руки по всему его распластанному телу, задыхался.
– Да… не знаешь, что ли? Опять консерватория.
Через минуту он дал ему ядреного шлепка и отпустил: иди, гуляй!
Завернувшись в простыню, оставив правое плечо, Скачков походкой патриция вышел к ребятам. По лавкам, задрав колени, сидела голая хохочущая братия.
– Геш, иди, садись, – позвал Нестеров.
«Ого! – удивился Скачков. – Даже Нестеров расшевелился».
Увлеченный своим рассказом, Кудрин забыл о простыне, она сползла ему на бедра. Вдохновенный нос, рыжая куделя над лбом, глаза после купания и бани, как у окуня. На стройном столбике юношеской шеи мелкая золотая цепочка. Пижон!
В дверях появился кряжистый Матвей Матвеич и, отдуваясь, вытирая полотенцем шею, пальцем выманил к себе очередного. Тот, пока уходил, с сожалением оглядывался, – хотел дослушать.
Рассказывая, Виктор увлеченно дирижировал перед собой руками.
– Значит, так. Пролазим мы, я Стелку впереди пихаю. У нас подметки рвут: «Билетика нету лишнего? Билетика?» Ну, думаю, шутка добрая. Да и Стелка говорит: никогда еще не исполняли, только сегодня. Но раз такое дело – интересно. Лезем! Смотрю, шашлычник знакомый, – знаете, возле городской бани, тоже бьется. Работает под иностранца: белые джинсы, бразильская разлетайка. А росту – метр вместе с кепкой… Ну, пролезли мы, ничего, у Стелки только чуть карманчик надорвали. Мне вроде жалко стало, а она: «Да ты что, говорит, в такой-то день!» Совсем я притих. Народ, гляжу, вокруг, все больше заморенный, – мыслящий, а у меня, как назло, лицо гладкое…