Наконец он подскакал к небольшой поляне с видом на замерзающее озеро, спешился, бросил поводья и стал смотреть на поверхность воды.
Он думал, что вполне подготовил себя для женитьбы на Бринне, что наглухо защищен от любого ее влияния на него. Теперь он не был уверен, что преуспел в этом. Почему он так глуп, что снова открыл женщине путь к его сердцу? Разве одного урока недостаточно? Александр мертв, потому что он, Брэнд, позволил ослепить себя тому, что даже не было настоящим. А что было настоящим? Он теперь не знал, и это не давало ему покоя. Бринна выглядела настоящей. Глаза – как прозрачная заводь, где легко увидеть дно. Чувства искренние. Она обожала отца, ее любовь и верность Эверлоху были очевидны, когда она предложила ему сражаться за свой дом. Даже вышла за бесчувственного негодяя, чтобы избежать битвы. Но разве он мог доверять собственной оценке, раз ошибся прежде? А хуже всего, что она перевернула ему душу, протянув ту проклятую розу. Понимала ли она, как подействует на него ее забота о том, чтобы он не укололся о шипы? Будет ли она с той же заботой хранить его сердце? Как она сумела разжечь в нем такую страсть? Он хотел заставить Бринну тосковать по нему.
Хотел, чтобы она жаждала только его, чтоб ее больше не смог удовлетворить никто другой. Но он и сам жаждал ее. И это пугало. Он знал, что никакая женщина, кроме Бринны, его уже не удовлетворит. Он представил ее зеленые глаза: страстные, дразнящие, когда она смеялась, и горящие, обжигающие, когда она была в гневе.
Брэнд понятия не имел, сколько времени сидел, глядя на озеро. Не чувствовал холода, от которого одеревенели мышцы. Почти не слышал, как его позвали. Но, повернувшись, увидел Бринну. Она шла к нему, ведя на поводу коня отца.
Поймав его настороженный взгляд, она молча села на траву рядом с ним. Длинные волосы падали ей на спину, и Брэнду страстно захотелось коснуться их.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, быстро отводя глаза.
– Не хочу, чтоб ты сидел в одиночестве.
– Я хочу побыть один.
Тем не менее прежней уверенности в этом Брэнд уже не чувствовал и молча смотрел на залитую солнцем поверхность озера.
– Я знаю о ней, – прервала затянувшееся молчание Бринна. – Я знаю про Колетт. Мне рассказали Данте и Вильгельм.
– Напрасно. Им не следовало тебе говорить. Она больше ничего для меня не значит.
– Совсем ничего? – усомнилась Бринна. – Ты любишь ее. Разве это может не иметь значения?
Он продолжал смотреть на холодную, прозрачную, как его глаза, воду.
– Ты должна забыть все, что они тебе сказали. – Бринна прищурилась: