Горела свеча, и занавеси, укрывавшие кровать, были откинуты, но Джон не мог понять, под одеялом ли его дочь или там просто лежала подушка. Он поспешил к кровати, но услышал ее шепот из угла комнаты:
— Не подходите ближе! Там что-то стучит.
Его охватил ужас. В тоне дочери была какая-то угроза, испугавшая его больше, чем сами слова. Он обернулся и увидел, что девочка сидит в углу, съежившись, подтянув колени к подбородку и широко раскрыв глаза.
— Мелиор Мэри, в чем дело? — спросил он. Его голос слишком громко прозвучал в спящем доме.
— Кто-то стучит по моей кровати.
— Кто стучит? Кто здесь был?
— Никого. Я зажгла свечу, но стук не прекратился. Здесь находится то, чего мы не можем видеть.
Джон хотел сказать ей, что это глупо и что давно пора вырасти из детских страхов, но, посмотрев на испуганное лицо дочери, сказал совсем другое:
— Наверное, кто-нибудь из слуг пошутил.
Она с недоверием посмотрела на него.
— Пойдем поищем, Мелиор Мэри, — предложил он. — Я выдерну им ноги из спины, если найду.
Но, когда они обыскали каждый угол, стало ясно, что в комнате никого нет.
— Ушли, — успокаивал Джон, — выскользнули в дверь, когда я вошел. Ложись, дитя мое.
Он обнял дочь, собираясь отнести ее в постель, и почувствовал, что она дрожит.
— Не хочу. Можно я буду спать со своей гувернанткой?
— Нет, Мелиор Мэри. Здесь никого нет, ты же сама видела.
Но это происшествие потрясло его больше, чем он предполагал, и, прежде чем идти спать, Джон решил еще раз осмотреть Длинную Галерею. Свет из окон казался похожим на пламя. При королеве Елизавете пожар уничтожил огромную башню Гейт-Хауса, почти все его крыло и часть галереи, связанной с ними, и суеверные слуги утверждали, что чувствовали запах гари и слышали звуки бушующего пламени, а в ту ночь даже упрямый Джон вынужден был признать, что эта часть дома освещена ярким светом. И все-таки он направился туда, где когда-то был проход, теперь закрытый в целях безопасности. Второй раз за ночь все в нем сжалось от ужаса. Откуда-то из-за заграждения — Джон не понял откуда — отчетливо послышались рыдания. Кто-то изливал свои страдания в разрушенной галерее, и он, понимая, что соприкоснулся с потусторонним миром, резко развернулся и поспешил к себе в спальню, для своей же безопасности не оборачиваясь.
Елизавета провела невозможные три года с тех пор, как у нее забрали Мелиор Мэри. Она упрашивала всех своих друзей, имеющих хоть малейшее влияние в обществе, поговорить с Джоном и убедить его вернуть ей дочь, а Поуп так ревностно делал то же самое, что его репутация была совершенно загублена, и католическая церковь обвинила его в похищении жены Джона Уэстона. Последний удар им обоим нанесла миссис Нельсон, которая считала своим долгом навестить всех, кто имел отношение к этому делу, особенно Елизавету.