– Пей.
Эрик, не чувствуя вкуса, стал глотать горячую жидкость; доктор потрепал его по плечу, откинулся на спинку дивана и тоже стал пить. Потом сказал:
– Прорвемся.
– Который час? – спросил Эрик.
– Половина двенадцатого.
– Чего?
– Ночи.
Эрик прислушался к себе, пытаясь понять, что же сейчас у него там, внутри.
– Знаете, – сказал он, – у меня такое чувство, что я уже везде опоздал.
– Может быть, – сказал доктор. – Очень даже…
Грянул телефон. Эрик вздрогнул и сжался. Доктор подбежал к столу с дисплеем, откуда-то сбоку выудил телефонную трубку, повернулся так, чтобы видеть Эрика, кивнул ему.
– Да, – сказал он в трубку. – Да. Хорошо. Сейчас включусь.
Он пробежал пальцами по клавиатуре, дисплей засветился белым, появились и стали меняться цифры: 10-9-8-7… Доктор поманил Эрика, сказал в трубку: «Спасибо, Рустам, есть картинка» – и дал отбой.
Сначала на экране появилось семь цветных вертикальных полос, доктор порегулировал цвет, потом пошло изображение. Панорама: ущелье, красные скалы и зеленые заросли, прозрачная речка, подвесной мост, черепичные крыши утонувшего в зелени городка на склоне; потом перед камерой появился человек в белой, развевающейся на ветру рубашке с микрофоном в руке, голоса слышно не было, зато пошла бегущая строка: «АВС, 12 июля. Мы ведем наш репортаж из окрестностей Кавтаратана. Того самого Кавтаратана, который на конференции Альянса был объявлен столицей независимого государства Капайя…»
– Кавтаратан? – спросил Эрик; ему показалось, что из помещения исчез воздух.
– Да, – сказал доктор. – Ты, когда бредил, несколько раз повторил это название. Я попросил друзей поискать что-нибудь этакое, связанное с ним.
Изображение на экране сменилось, стали другими цвета:
переместились в красно-коричневую гамму. Снимали откуда-то сверху: узкая улочка, углом выпирающий на нее плоский дом с широкими воротами – склад или гараж, на крыше – трое с пулеметом за мешками с песком, стреляют куда-то вдоль улицы; новый кадр – человек с автоматом и гранатой у угла, бросает гранату за угол – взрыв; перевернутый автобус, огонь и дым, из-за автобуса, кажется, стреляют; камера стремительно метнулась обратно к гранатометчику, поздно – сползает по стене, автомат выпал из рук, и что-то быстрое, темное, как большая крыса, мелькает в углу кадра, камера пытается поймать это что-то; опять крыша с пулеметом, правее пулемета на краю крыши неуловимо быстро возникает лежащий человек, тут же он оказывается на ногах, в руке у него длинноствольный пистолет, один из пулеметчиков, подскочив, падает навзничь, другой выбрасывает вперед руку с пистолетом и утыкается лицом в мешки, третий остается лежать и только дергается несколько раз от ударяющих в него пуль, человек с пистолетом делает шаг назад и пропадает – не прыгает с крыши, а как бы проваливается за ее край. Опять возникает ведущий и говорит что-то, бежит строка, но Эрик не понимает ни единого слова из написанного. Опять на экране кадр с пулеметчиками, красной рамкой выделено место, где сейчас появится тот, с пистолетом; рапид и наплыв: видна рука, взявшаяся за край крыши, потом из-за края возникает медленно летящее горизонтально вытянутое тело – и плавно ложится на крышу, и тут же, без паузы и как бы вопреки всяческой биомеханике и законам тяготения человек начинает подниматься, как неваляшка, не сгибая ног, и только когда он уже почти стоит, становится понятно, что он встал потому, что сильно оттолкнулся правой рукой, в левой у него пистолет – впрочем, нет, не пистолет, а автомат «Узи» с укороченным стволом, – и, еще не приняв вертикального положения, он стреляет – виден язычок пламени на срезе ствола и короткий рывок отдачи, потом он стреляет еще несколько раз, выпрямляется, медленно поворачивает голову направо и налево и делает шаг назад; стоп-кадр и максимальное увеличение: плечи и голова. Темно-серая куртка с глухим воротником, никаких знаков различия; на голове серый же шлем наподобие мотоциклетного с большими полусферическими наушниками, и из наушников торчат вверх короткие, сантиметров по тридцать, антенны. Лицо – нормальное лицо, молодой парень, ничем не примечателен, странно, правда, что в такой момент – и никакого выражения, только глаза, кажется, открыты чуть шире, чем это бывает обычно…