После этого он не сказал ей и двух слов, но дело было даже не в этом. На нее давило само его присутствие. Джулиан легко и непринужденно беседовал с поздравлявшими его гостями, держась так, словно это было событие, о котором он мечтал. Очаровательный, остроумный собеседник. Его присутствие заполнило все пространство вокруг нее. С каждым прошедшим часом последствия собственной глупости давили на нее все сильнее и сильнее. Она теперь принадлежала ему.
И еще он прикасался к ней. С того момента, как священник провозгласил их мужем и женой, он все время касался ее – ее руки, локтя, талии. Для Клодии это было совершенно непривычно – отец никогда не отличался склонностью к демонстрации ласки, и те крохи, которые она получала, всегда были ее инициативой. Но ощущение его пальцев, его руки, лежащей на ее талии, было слишком... убаюкивающим. Это испугало ее. Если она позволит ему вовлечь себя в ложное чувство безопасности, он в конце концов причинит ей боль. Она была в этом уверена. Он рано или поздно устанет от нее и начнет искать удовлетворение в других местах, что он всегда и делал.
И потом, его слова. «За здоровье и счастье моей молодой жены, – сказал он. – Я клянусь до конца своих дней уважать и почитать ее». Какая-то женщина вздохнула, Артур Кристиан зааплодировал поэтическому дару друга, а Джулиан улыбнулся, глядя ей в глаза. Клодии пришлось напомнить себе, что это всего лишь слова, сказанные ради гостей. И тем не менее душа у нее затрепетала.
А теперь они остались одни.
Одни и порознь в огромном доме Кеттерингов на Сент-Джеймс-сквер. Когда они приехали, старый Тинли проводил ее в отведенные ей покои, и там она и сидела, уставившись в окно на серый день, промокший от дождя сад и дым, поднимавшийся из труб.
Джулиан, нервно расхаживавший перед камином в парадных апартаментах, остановился и раздраженно взглянул на часы. Восемь. Прошло четыре часа с тех пор, как Клодия поднялась наверх за Тинли, не сказав ни слова. Предполагалось, что она переоденется и присоединится к нему. Он, правда, ничего не сказал ей, сочтя, что это само собой разумеется. Нравится это ей или нет, но это день их свадьбы. Она что, собирается дуться в своих покоях до конца жизни?
Он повернулся, подошел к небольшому столику на колесиках и налил себе виски из графина. Женские капризы ему были не в новинку. Имея четырех сестер, любая из которых могла надуться в любой момент и запереться в своей комнате, он привык пережидать подобные моменты. Но только не на этот раз – он был слишком нетерпелив, выбит из привычной колеи стремительным ходом событий.