— Твое платье, — неодобрительно заметил он, глядя на Эмбер, которая вошла в малую столовую и заняла свое место за столом.
— Да? — отозвалась она, нервно теребя юбку своего лучшего платья.
— Возможно, оно сойдет для Англии, но не здесь. Надо будет поручить модисткам заняться тобой. Моя вновь обретенная дочь должна одеваться соответственно ее положению.
— Месье… Моn реrе, — неуверенно произнесла Эмбер, спотыкаясь на словах, которые он велел использовать, обращаясь к нему. Она плохо знала французский, но подозревала, что ей было бы трудно произносить эти слова на любом языке. Хорошо еще, что ей не приходится называть его «папа». Граф Дюпре совсем не походил на человека, которого она могла бы представить себе в качестве отца.
— Спасибо, — сказала она. — Но, думаю, лучше подождать, пока мы не убедимся окончательно, кто я, прежде чем заказывать для меня новую одежду. В конце концов, у нас пока еще нет доказательств, что я та, за кого вы меня принимаете.
— Неужели? Я и не подозревал, что берега Корнуолла в тот год кишели малышками с янтарными волосами, — улыбнулся он, искренне забавляясь впервые с момента их встречи.
Не то чтобы граф Дюпре совсем не улыбался, но его улыбка редко выражала такие эмоции, как радость или веселье. Обычно она была такой же утонченной и бесстрастной, как и все остальное в этом человеке. Эмбер всегда думала, что французам свойственны бурные эмоции. Впрочем, все, что она знала о Франции, не соответствовало тому, что она наблюдала здесь, в этом элегантном доме.
Считалось, что французы голодают из-за последствий войны, которая привела их страну к разрухе. Но в этом доме не чувствовалось ни в чем недостатка. Эмбер полагала, что все французские аристократы обезглавлены или томятся в тюрьмах, не считая тех, кому удалось бежать. Она даже плакала, читая о печальных судьбах некоторых из них. Но, как поведал ей граф на пути из Англии, его семья совсем не бедствовала в течение долгих лет, пока тянулась война.
— Нас посещали персоны королевской крови до прихода Наполеона к власти, — поведал он с нескрываемым самодовольством. — Да и после. И разумеется, мы часто принимали у себя императора. Plus ca change, plus c'est meme chose. Чем больше перемен, — перевел он для нее, — тем больше постоянства. Для Дюпре, по крайней мере.
Эмбер и сама ощутила себя императрицей, когда они прибыли сюда прошлым вечером. Она ахнула, пораженная размерами спальни, в которую ее проводили. На такой площади могла бы разместиться целая семья, хотя ни одна семья из тех, кого она знала, не могла бы позволить себе кружева, шелк и атлас, которыми была убрана ее кровать. Остальная мебель была не менее впечатляющей.