Эва застонала от его прикосновения. Она сама начала двигаться, прижимая к себе его ладонь. Аромат ее тела витал в воздухе, сводя его с ума. Чейз провел пальцем по влажной впадине между ног Эвы и понял, что она готова принять его.
Он мог только молиться, чтобы не обидеть ее, надеялся, что ему удастся сдерживать себя достаточно долго, чтобы не показаться грубым. Его возбуждение росло, подогреваемое воспоминаниями о долгих годах вынужденного целомудрия и вынашивания злобных мыслей во время тюремного заключения, от унылого и одинокого существования в холодной и пустой камере. Если бы не Рамон, он бы наверняка рехнулся. Освободившись, он покупал проституток, которые охотно обслуживали его, но до встречи с Эвой он и вообразить не мог, что в его жизнь войдет порядочная женщина и что она окажется в его объятиях.
Никогда, ни разу за все эти годы, он не смел даже мечтать о таком воплощении всех мечтаний, как Эва Эдуарде.
И вот теперь она принадлежала ему.
Опять молния. Чейз нагнул голову и обхватил губами ее набухший сосок, игриво прикусил его, а потом втянул в себя. Эва вскрикнула. Ее крик перекрыл раскат грома, который целиком заполнил эту маленькую комнатку. Она вцепилась в его плечи. Но эта легкая боль была ему даже приятна.
Она распласталась под ним, ее голова моталась из стороны в сторону на единственной подушке. Он отнял руку и снова навалился на нее, обхватил ее бедра и держал ее так, чтобы унять бешеную пляску ее тела. Он навис над ней, возбужденный, трепещущий, непроизвольно раскачивающийся из стороны в сторону.
Эва вскрикнула, это был крик не боли, а наслаждения. Она чувствовала, как напряжен Чейз, слушала, как хриплое и тяжелое дыхание вырывается из его горла. Он заскрежетал зубами.
– Я сделал тебе больно…
– Нет… – Она поцеловала его в щеку, потом в мочку уха. – Прошу тебя… Со мной… все хорошо. – В этот момент ее так и подмывало сказать ему, что нет никакой необходимости проявлять осторожность, потому что она не девственница. Она готова была умолять его не останавливаться, продолжать дальше. Все, на что она сейчас была способна, – это просить его проникнуть глубже, двигаться быстрее и поскорее привести их обоих к блаженству. Но даже сейчас голос рассудка дал о себе знать – если ее поведение покажется слишком вольным, он сразу раскусит, что она не невинная девочка.
Эве пришлось признаться самой себе в том, что она действительно не обладает ни выдающимися актерскими способностями, ни особенной хитростью, чтобы попытаться должным образом сыграть свою роль, изобразить подобающий случаю страх перед потерей несуществующей невинности. Нет, только не в этот волшебный миг, когда она бы хотела, чтобы никакая ложь не стояла между ними.