– Во всяком случае, она должна быть непременно красавицей! – промолвил, взглянув на иоаннита, Бембо.
– Тогда, синьор Паоло, в предательстве по отношению к вам, и отец и сын протянули друг другу руки, – упрямо проговорил иоаннит.
"Розу понюхать рыцарь хотел,
Розу понюхать он не успел:
Пчелка ужалила рыцаря в нос.
Рыцарь разгневался, рыцарь вскипел,
Выбранил розу и бросил в ручей.
Рыцарь, не слушай ты глупых речей!", -
сымпровизировал шут, бросив на всех бессмысленный взор, как бы не понимая, что говорит.
– Нет, рыцарь, такое предательство действительно невозможно! – воскликнул Бембо.
– Разве и он накололся на шипы, что так горько жалуется? – снова начал шут, серьезно взглянув на иоаннита, но затем внезапно с выражением почти идиотской глупости перевел свой взгляд на Орсини, который в первый раз внимательно посмотрел на него.
– Господа, разве есть что невозможное для Борджиа? – воскликнул иоаннит, не обращая внимания на умоляющий взгляд Бембо. – Почему, говорят, убит герцог Гандийский?
– Один Роланд за одного Оливера. Цезарь стал герцогом Романьи! – со смехом сказал Лебофор.
– Но позвольте, – сказал посол, – ведь вам известно, синьор Орсини, что в интересы республики вовсе не входит упрочение мира между вашей партией и Цезарем. Но при печальном изменении обстоятельств у Борджиа, несомненно, были все причины действовать по отношению к вам, как к главному деятелю перемирия, открыто и честно.
– Кроме того, – сказал Орсини, хватаясь за подсказку, – Цезарь, в доказательство своей искренности рассказал мне все о тайных переговорах, происходивших между ним и Марескотти из Болоньи, которые из ненависти к Бентиволли хотели сдать ему город.
– Он выдал их, потому что не верил, что они выполнят свое обещание, – ответил неуступчивый иоаннит.
– Во всех случаях он – позорное пятно рыцарства, недостойный изменник! – с жаром воскликнул Лебофор.
– Хватит ли у вас, рыцарь, мужества высказать это ему в Риме? – спросил Макиавелли.
– И в Риме, и в его логовище!
Легкий жест шута прервал ответ, готовый сорваться с языка Макиавелли.
– Нет, вы не можете винить яйца за то, что из них выходят крокодилы, – проговорил он со своим обычным ничего не выражающим взглядом, странно противоречившим его полным смысла словам.
– Мне больно слышать, господа, ваши неразумные речи, – сказал Бембо, – поистине, вы оскорбляете нашу святую матерь-церковь, понося таким образом его высшего земного главу. Кроме того, вы подрываете самое основание веры, ибо может ли быть божественной та религия, которая своим представителем имеет такое чудовище?