нести военную службу.
– Я согласен на эти условия... Но что я говорил. Разве имеет какое-либо значение мое согласие? Ведь я останусь незначительным герцогом! – с нарочитым смехом проговорил Цезарь.
– Без поручительства, без залога за точное соблюдение этого мира договор – не что иное, как бездушная кожа! – своим глубоким, строгим голосом произнес иоаннит и, обратив свой взгляд на Цезаря, прибавил: – если ваш святейший отец так желает этого брака, то почему вы не даете торжественного обещания связать вашу любовь алмазными узами соединив в браке наследника Орсини с дочерью Борджиа?
– Желает мессир Бембо, только что явившийся из Феррары, подписать этот прекрасный договор? – спросил Макиавелли, видимо обеспокоенный таким предложением. – Или, может быть, ваша светлость желает к чему-нибудь обязать себя, что будет ни чем иным, как тираническим насилием над волей прекрасной Лукреции?
– Пока я находился во Флоренции, у синьора Паоло было время узнать ее расположение, – испытующим взором смотря на Орсини, ответил Цезарь. – Если ты действительно можешь уверить меня, брат, что она дала тебе надежду, тогда я сам сделаю то, чего требует этот воинственный миротворец.
Лицо Орсини омрачилось, между тем черты лица Цезаря в такой же степени прояснились.
– Я не принадлежу к тем неверным рыцарям, которые хвастаются ласками своих возлюбленных, я не заставляю дам краснеть, – с печальной улыбкой заявил Паоло. – Предоставим это времени, судьбе и огненному пламени страсти, которое может зажечь ответный огонь даже в мраморной статуе.
Цезарь ничего не ответил, но схватил поданное ему перо и неуклюжими буквами подписал договор.
– А теперь давайте пировать! – весело воскликнул он. – Мигуэлото, а где Астор Манфреди, которого я в свой последний приезд сюда назначил своим кравчим?
– Я сейчас найду его, – ответил Мигуэлото. – Он редко выходит из своей комнаты, синьор.
– Скатите солдатам бочку моего лучшего сицилийского вина. Отправьте в Рим курьера, который возвестил бы о заключении этого прекрасного мира, и о нашем предстоящем прибытии, и пошлите также к Вителли, в Болонью, а главным образом, к моему дорогому другу Джованни Франджипани в Фермо!
– Разве вы ничего не слышали, синьор, о том, что случилось с этим престарелым благородным дворянином? – боязливо промолвил Бембо. – Мы слыхали об этом во время пути из Феррары.
– Он, верно, также мирно, как и жил, отправился, наконец, к праотцам? – спросил Макиавелли.
– Нет, он позорно и изменнически убит своим племянником, которого он с детства воспитывал и держал как родного сына! – сказал иоаннит. – Во время последнего перемирия он под предлогом навестить дядю приехал в Фермо, и убил старика среди праздничного пиршества, которое тот устроил в честь его приезда!