— Кто заплатил вам, чтобы не отсылать моих записок? — потребовал я.
— Я не могу сказать вам этого, сэр, — пожал он плечами.
Этого и не требовалось, я сам догадался.
— Вы действительно хотите быть связанным с таким человеком, как Уайльд? — спросил я у охранника.
— Видите ли, — улыбнулся он, — занимаясь определенным ремеслом, неизбежно приходится быть связанным с мистером Уайльдом. Вы разве сами не понимаете?
Мне вспомнились слова дяди: «Мистер Мендес говорит, что в определенных ремеслах неизбежно приходится иметь дело с Уайльдом».
— Передавайте привет мистеру Мендесу, — пробормотал я.
Он улыбнулся, обнажив гнилые зубы:
— Вы все понимаете, не так ли? Мне даже жать, что приходится спорить с вами, сэр. Но Уайльд еще умнее, мне кажется.
Я отослал неблагоразумного надзирателя и принялся ходить по камере, не в силах поверить в свое невезение. Меня лишили связи, чтобы я не смог отправить записки, которую я так хотел послать. Если меня лишили возможности связаться с дядей, значит, тот, кто это устроил, сделает все, чтобы я предстал перед судом. Вряд ли этого могла желать «Компания южных морей». Если мне суждено предстать перед судом, я должен опасаться за свою жизнь, так как «Компании южных морей» было что терять в случае судебного разбирательства. С другой стороны, Банк Англии многое бы выиграл, поэтому я предположил, что за моей изоляцией стоит Блотвейт.
Этой ночью я не спал. Но я и не думал о том, что со мной случилось и что я узнал. Я сидел на шатком деревянном стуле и пытался выбросить все это из головы. Но мне не удавалось избавиться от образа хорошенькой Сары Деккер. Если это действительно была Сара Деккер, кто же тогда приходил ко мне днем и что этот визит означал? Как говорил Адельман, я оказался в лабиринте и не мог видеть ни вперед, пи даже назад. Единственное, что было известно, это где я нахожусь — а находился я в ловушке.
На следующее утро меня отвели к мировому судье. Я предстал перед судьей Данкомбом в его доме на Грейт-Харт-стрит.
— Я поражен, — сказал он, и было очевидно, что он говорит правду. — Опять мистер Уивер, и опять по делу об убийстве. Знаете, сэр, я должен вас немедленно изолировать, пока вы не истребили все население столицы.
При слове «убийство» у меня перехватило дыхание. Признаюсь, сложившееся положение вызывало у меня ужас, так как не сулило, по меньшей мере, ничего хорошего.
— Должен ли я понимать, что сэр Оуэн скончался, ваша честь?
— Нет, — объяснил Данкомб. — Врач сказал, что раны сэра Оуэна несерьезны и что он полностью поправится. Речь идет о другом человеке, лакее Дадли Роуче. Вот он скончался. Скажите мне, мистер Уивер, вас обрадовало или разочаровало известие о том, что сэр Оуэн вскоре поправится?